Сахар и золото

22
18
20
22
24
26
28
30

– Заткнись к черту, – донеслось сонное бормотание одной из женщин в камере.

Укрывшись тонкой простыней, я свернулась калачиком рядом со своей сумкой. Неподвижно лежала, прислушиваясь к кашлю и скрипу кроватей ста пятидесяти заключенных в одном помещение. Никто не плакал. Или, возможно, делали как я – молча, не позволяя кровати дрожать.

«На ближайшие три года это твоя жизнь».

Через восемнадцать месяцев у меня появится возможность выйти досрочно.

Судья был другом отца Марго, сенатора штата. Они вместе играли в гольф и катались на лодке у острова Тайби. Они слишком быстро взялись за мое дело. Гриффин едва успевал перевести дыхание. Он лез из кожи вон, но судья с сенатором обо всем уже договорились. По словам Гриффа, сенатор Петтигрю хотел, чтобы дело побыстрее закрыли.

– Это подозрительно, – прошептал он мне перед тем, как судья объявил приговор.

Подозрительно или нет, но судья вынес приговор. Три года за неосторожное вождение и нанесение тяжкого вреда здоровью. Штрафы в размере восьми тысяч долларов за поддельные права и карточку социального страхования. Если бы нашли мой фальшивый паспорт, то меня посадили бы на десять лет. Мне полагался единственный звонок, и я позвонила Опал. Попросила ее найти мой паспорт и сжечь его, а также позаботиться о Лемони. С первым она справилась, однако Лемони умер.

Лежа на койке, я мысленно обращалась к Марго Петтигрю и ее страданиям. Снова и снова прокручивала в голове тот момент, когда с тошнотворным скрежетом ее сбила машина. Я не превышала скорости. Просто включила музыку погромче и на секунду отвлеклась. Все произошло настолько быстро, как если бы Марго материализовалась на капоте моей машины. Неважно. Я совершила наезд. И едва не убила. Я могла сделать ее калекой. Сейчас ей предстояли месяцы реабилитации. Боли.

«Так много боли…»

Мне показалось, что я только уснула, когда охранник прошелся по камерам, будя всех свистом. Мы вылезли из постелей и встали по стойке смирно для переклички. Я принялась рассматривать соседок по койкам. Рядом стояла афроамериканка примерно моего возраста, нижнюю койку занимала латиноамериканка чуть старше сорока. Еще возле нас обнаружилась светлокожая девушка с бритой головой и синими татуировками, заканчивающимися на шее и запястьях. Она одарила меня хитрой и расчетливой усмешкой.

«Неопасные, – напомнила я себе. – Здесь нет опасных преступниц».

Шагая на завтрак, я почувствовала на себе взгляд девушки. Ее бейджик гласил «Таггерти».

По коридорам нас повели в столовую. Завтрак оказался скудным: яичница-болтунья, твердое печенье, приготовленные в микроволновке сосиски и стакан сока. Я взяла свой поднос. Меня не покидало ощущение, что я в школе. Новенькая, которая еще не заимела друзей и понятия не имела, за чей столик сесть. Я выбрала тот, за которым почти не было людей за исключением трех женщин. Сев, я ссутулила плечи и не поднимала глаз от тарелки. Надеялась, что так на меня никто не обратит внимания.

– Эй, Розочка, кто тебе сказал, что ты можешь к нам подсесть?

Я опустила глаза.

– Эй, я с тобой разговариваю.

– Посмотрите на эту девицу, – подхватил кто-то. – Анорексичка?

– Скорее булимия, – вклинилась другая. – Зря только ест.

Я покосилась на темноволосую женщину с жестким взглядом. Она сидела рядом с моей сокамерницей Таггерти. На ее бейджике значилось Брукс. А третью звали Васкез.

На моем бейдже стояла фамилия мужа – Дэниелс. Жаль, что не моя фальшивая фамилия или данная при рождении.