Маленькие милости

– У нее только мать.

– И что она за человек?

– Та еще штучка, – усмехается Бобби. – Будь у меня во взводе штук пять таких, мы предотвратили бы ту чертову войну в зародыше.

– Погоди, речь все еще о женщине?

– О, это особый сорт. Таких выращивают только в трущобах Южки.

– Она тебе как будто нравится.

– Ну да, – кивает он, затем замечает, как нахмурила брови Кармен. – Нет-нет-нет, ты не подумай. Не в этом смысле.

– А в каком?

– Ну… – Он задумывается. Как можно описать Мэри Пэт Феннесси? – Ее словно никто не учил, что иногда нужно остановиться. И даже не сказал, что это нормально.

– Остановиться?

– Ну или расслабиться. Не знаю, поплакать… Дать волю эмоциям… – Он подбирает слова. – Каким-нибудь кроме гнева, по крайней мере. Вот я, когда вижу сына, обнимаю его так крепко, что он просит отпустить. Я вдыхаю запах его волос, его кожи. Иногда прижимаюсь грудью к его спине, чтобы ощутить, как бьется его сердце. Он уже почти совсем взрослый и скоро станет этого стыдиться, поэтому я пользуюсь моментом, пока могу.

Она кивает, ее взгляд смягчается, а палец поглаживает его ладонь еще нежнее.

– Бьюсь об заклад, – продолжает Бобби, – эту Мэри Пэт никто так в жизни не обнимал.

– Отчего-то мне кажется, что ты хороший отец, – говорит Кармен.

– Никого нельзя назвать хорошим отцом, пока он не умер.

Она мотает головой:

– Афоризм звучит не так[35].

– Знаешь древнегреческий? – Он улыбается.

– Только философов. Монашки вдолбили.

– Терпеть не могу монашек! – выпаливает Бобби.