Конспект речи Оппенгеймера, опубликованный в «Форин афферс», вызвал в администрации Эйзенхауэра оживленные дебаты о том, что можно и чего нельзя рассказывать общественности о ядерном оружии. Этого Оппи и добивался. Он надеялся, что жесткое описание угрозы необузданной гонки вооружений вызовет пересмотр концепции активной ставки на ядерное оружие. Откровенность требовалась именно для того, чтобы перспектива нескончаемой гонки вооружений хорошенько напугала общество. По ходу дебатов между Эйзенхауэром и его помощниками президент осознал, что преследует противоречивые цели. «Мы не хотим перепугать страну до смерти», – сказал он Джексону, прочитав проект выступления в поддержку «откровенности». А Строссу заявил, что хочет честно заявить о риске ядерной войны, но в то же время предложить обществу «обнадеживающую альтернативу».
Стросс был не согласен, однако благоразумно промолчал. Он с растущим недовольством ощущал, что кое-какие идеи Оппенгеймера вызывают у Айка симпатию. Стросс был полон решимости освободить президента из-под их влияния. В начале августа 1953 года Стросс присутствовал на коктейль-приеме с Ч. Д. Джексоном, после чего Джексон записал в дневнике: «Очень рад получить от Стросса категорическое опровержение слухов о вражде между ним и Оппенгеймером и отказе поддержать откровенность за исключением обнародования точных данных о запасах». Стросс, ушлый бюрократ-интриган, обманул Джексона. Почти в то же время он тайно сотрудничал с Чарльзом Мерфи из «Форчун», готовя новую статью с жестокой критикой призыва Оппенгеймера к большей открытости по атомным вопросам.
Обстоятельства складывались для Стросса благоприятно. В августе газетные заголовки раструбили на всю страну: «Красные испытали водородную бомбу». Советы сумели повторить достижение американцев, испытавших свою собственную водородную бомбу всего девять месяцев назад. Представление о том, что Советы, очевидно, близки к тому, чтобы превзойти ядерный арсенал Америки, укрепило позиции Стросса в борьбе с призывами Оппенгеймера к откровенности.
В конце концов Эйзенхауэр нашел «обнадеживающую альтернативу» и представил ее в речи «Атом для мира». Он предложил США и Советскому Союзу выделить расщепляющиеся материалы в распоряжение международного органа для строительства мирных атомных электростанций. Произнесенная 8 декабря 1953 года в ООН речь поначалу имела успех у публики, однако Советы не приняли подачу. Из текста речи были исключены упоминания о размерах и природе ядерных арсеналов, как и всякая информация, способная послужить пищей для конкретных обсуждений. Взамен откровенности Эйзенхауэр подарил Америке мимолетную пропагандистскую победу.
Вместо пересмотра ядерной стратегии администрация Эйзенхауэра в последующие месяцы начала сокращать расходы на обычные вооружения и еще больше наращивать ядерный арсенал. Эйзенхауэр дал своему подходу к обороне название «Новый взгляд». Администрация приняла предлагаемую ВВС стратегию и почти полностью положилась в защите Америки на воздушные силы. Политика «массированного возмездия» представлялась недорогой, убийственной мерой. Такая политика была близорука, оправдывала геноцид и в случае осуществления грозила самоубийством. Дин Ачесон назвал ее «обманом на словах и по факту». Эдлай Стивенсон недвусмысленно спросил: «Выходит, мы оставили себе беспощадный выбор между бездействием и термоядерным холокостом?» «Новый взгляд» не тянул на звание нового политического курса и полностью перечеркнул ожидания Оппенгеймера.
Льюис Стросс победил. Режим секретности не изменился, ядерное оружие производилось в умопомрачительных количествах. Когда-то Оппенгеймер считал Стросса досадной помехой, человеком, не способным «помешать делу». Но теперь, когда администрация республиканцев взяла под контроль Вашингтон, Стросс сел за руль и до пола вдавил педаль политического акселератора.
Оппенгеймер и многие его друзья были уверены, что Стросс считает его врагом. В июле, вскоре после назначения Стросса председателем Комиссии по атомной энергии, близкому другу Оппенгеймера адвокату Герберту Марксу позвонил сотрудник КАЭ: «Скажите вашему другу Оппи, пусть задраивает люки и готовится к шторму».
«Я знал, что ему грозили неприятности, – вспоминал И. А. Раби. – Он переживал их уже несколько лет… жил в тени нависшей угрозы. <…> Знал, что на него шла охота». Раби посоветовал другу: «Роберт, напиши статью для “Сатердей ивнинг пост”, расскажи им историю своей жизни, о всех своих радикальных связях и прочем, и они от тебя отстанут». Раби считал, что, если статью напишет Роберт и она выйдет в уважаемом издании, общественность поймет и простит его. В плане пиара честное признание могло бы сделать Оппенгеймера неуязвимым для дальнейших политических нападок.
У Оппенгеймера, однако, имелись другие планы. В начале лета Роберт, Китти и двое детей поднялись на борт «Уругвая», судна, отплывающего в Рио-де-Жанейро. Оппенгеймер путешествовал по приглашению правительства Бразилии. Он должен был прочитать цикл лекций и планировал возвратиться в Принстон в середине августа. В Бразилии посольство США по указанию ФБР устроило за ним слежку.
Пока Оппенгеймер приятно проводил время в Бразилии, Стросс развил бешеную деятельность, чтобы раз и навсегда покончить с его влиянием. 22 июня 1953 года Стросс явился в штаб-квартиру ФБР для еще одной встречи с Гувером. Хорошо понимая, какую огромную власть директор ФБР имел в Вашингтоне, Стросс стремился поддерживать «близкие, сердечные отношения». «Адмирал» Стросс почти сразу же перевел разговор на Оппенгеймера. «Он знал, – писал Гувер в служебной записке, – что сенатор Маккарти замышлял расследование деятельности доктора Оппенгеймера. Считая подобное расследование полезным, адмирал в то же время надеялся, что оно не будет проводиться слишком поспешно».
Сенатор от штата Висконсин и его референт Рой Кон действительно нанесли Гуверу визит 12 мая. Маккарти интересовало, какова будет реакция Гувера, если сенатская комиссия начнет расследование деятельности Роберта Оппенгеймера. Гувер рассказал Строссу, что попытался отговорить Маккарти. Оппенгеймер, считал директор ФБР, «довольно спорная фигура» и популярен в научных кругах. Гувер предупредил Маккарти, что публичное расследование такой заметной фигуры потребует «серьезных предварительных раскопок». Маккарти понял намек и обещал до поры до времени оставить Оппенгеймера в покое. Гувер и Стросс пришли к общему мнению, что «это дело такого рода, какие не стоит преждевременно затевать ради одних громких заголовков».
Стросс «по секрету» сообщил Гуверу, что независимый колумнист Джозеф Олсоп недавно прислал в Белый дом письмо на семи страницах, призывающее администрацию Эйзенхауэра заблокировать расследование деятельности Оппенгеймера сенатором Маккарти. Стросс, разумеется, знал о дружбе Олсопа с Оппенгеймером и хотел показать Гуверу, что ученого поддерживают влиятельные люди. Это была встреча единомышленников, и Стросс покинул кабинет в убеждении, что привлек могущественного шефа ФБР на свою сторону. Задача по избавлению от Оппенгеймера была слишком важна, чтобы оставлять ее шуту-сенатору из Висконсина, гонявшемуся за дешевыми сенсациями. Такая задача требовала тщательной подготовки и искусного маневрирования.
После визита к Гуверу Стросс вернулся в свой кабинет и отправил сенатору Тафту письмо с призывом помешать Маккарти, если тот попытается начать расследование по делу Оппенгеймера. «Это было бы ошибкой, – написал он. – Во-первых, часть доказательств не пройдет. Во-вторых, комиссия Маккарти – неподходящее место для такого разбирательства, да и текущий момент не подходит». Стросс решил организовать свое собственное расследование.
Третьего июля 1953 года, по сообщению журнала «Нью рипаблик», Стросс официально вступил в должность председателя КАЭ – «как адмирал ступает на мостик боевого корабля». Обнаружив, что предыдущий председатель КАЭ Гордон Дин удовлетворил просьбу Оппенгеймера и продлил с ним контракт консультанта еще на один год (чтобы поддержать борьбу Оппи за откровенность), Стросс объявил боевую тревогу. Первым делом он попросил Гувера прислать ему особым курьером экземпляр самой свежей справки на Оппенгеймера. К этому времени фэбээровское досье включало в себя несколько тысяч страниц. Текст справки, датированной июнем 1953 года и отпечатанной через один интервал, занял шестьдесят девять страниц. Стросс приступил к ее изучению с прокурорским азартом.
В период предвыборной кампании Эйзенхауэра Стросс поддерживал тесный контакт с Уильямом Л. Борденом, начальником отдела кадров Объединенного комитета по атомной энергии, который разделял глубокие подозрения Стросса относительно Оппенгеймера. Борден был демократом и, когда республиканцы получили большинство в сенате, потерял работу. Однако лютая неприязнь к Оппенгеймеру побудила Бордена продолжать составление отчета о влиянии Оппенгеймера в Вашингтоне и настрочить шестьдесят пять страниц. Ни одно лицо в Америке, писал он, не имело более «подробных и точных сведений» о военной и внешней политике страны, чем этот ученый. Рассмотрев послевоенную деятельность Оппенгеймера, Борден постарался нарисовать образ человека, ежедневно оказывающего влияние на вашингтонских политиков.
Недавно в течение всего одной недели… доктор Оппенгеймер имел разговор об использовании атомной энергии в промышленности с главой химической корпорации «Монсанто» доктором Чарльзом Томасом, обедал с госсекретарем на его ферме в Мэриленде, обсуждая внешнюю политику, связанную с осенними испытаниями 1952 года на атолле Эниветок, встречался с министром ВВС для обсуждения среди прочего относительных преимуществ стратегических и тактических бомбардировок, принимал делегацию французских официальных лиц и обсуждал с ними международный контроль, а также имел беседу с президентом и двумя кандидатами на пост президента, генералом Эйзенхауэром и губернатором Стивенсоном. Доктор Оппенгеймер, возможно, единственный в Америке, кому доктор У. Дж. Пенни, руководитель английской военной лаборатории, эквивалента нашего Лос-Аламоса, доверил подробности разработки английской бомбы. <…> Практически все считают доктора Оппенгеймера динамичной, притягательной личностью, превосходным оратором и что он благодаря престижу, которым пользуется среди ученых, имеет тенденцию доминировать на проводимых им встречах.
В 1952 году Борден еще не мог сделать однозначные выводы, но и не мог примириться с тем, что личное дело влиятельной фигуры содержало много информации, которую Борден считал компрометирующей. Стросс, разумеется, разделял подозрения коллеги и подталкивал его к дальнейшим поискам компромата. В декабре 1952 года, за месяц до составления Борденом отчета по материалам своего расследования, Стросс отправил ему письмо на четырех страницах с перечислением причин, которые, на его взгляд, затормозили появление водородной бомбы на три года. Он не только обвинил Оппенгеймера и консультативный комитет КАЭ в проволочках, но и утверждал, что русские благодаря ядерному шпионажу получили фору. «Короче говоря, – писал Стросс, – было бы чрезвычайно опрометчиво предполагать, что у нас есть какое-то преимущество в соревновании с Россией в области термоядерного оружия». Оба не сомневались, что винить в этой опасной ситуации в основном следовало Оппенгеймера.
В конце апреля 1953 года Борден прибыл в кабинет Стросса для обсуждения взаимных опасений относительно их общего врага. По словам Присциллы Макмиллан, Борден передал Строссу какой-то загадочный документ, «возможно, перечень подозрений Бордена в отношении Оппенгеймера». Этого документа не оказалось в архивах, однако последующие действия Стросса и Бордена позволяют сделать вывод, что во время этой встречи они наметили план, скорее даже заговор, с целью лишения Оппенгеймера влияния. Борден взял на себя грязную работу, а Стросс пообещал снабжать его нужной информацией.
Через две недели после встречи Борден получил доступ к личному делу Оппенгеймера, хранившемуся в секретке КАЭ. Несмотря на то что Борден оставил свою должность в госаппарате 31 мая 1953 года, ему позволили держать у себя личное дело до 18 августа. 16 июля у Стросса состоялся телефонный разговор с Борденом, который читал личное дело, уединившись в своем загородном доме в северной части штата Нью-Йорк. Когда досье на Оппенгеймера вернули, Стросс продержал его на своем столе еще три месяца и возвратил его в секретку только 4 ноября. Всего несколькими часами позже заместитель начальника службы безопасности КАЭ и доверенное лицо Стросса Брайан Ф. Лапланте снова извлек личное дело из хранилища и держал его у себя до 1 декабря.
Последовательность изъятия и возвращения личного дела Оппенгеймера Борденом, Строссом и Лапланте, несомненно, была тщательно скоординирована. Это не похоже на случайность. Борден совершенно очевидно готовил обвинение против Оппенгеймера с ведома и поощрения Стросса. Когда Борден закончил работу и вернул досье, Стросс забрал его, чтобы самостоятельно изучить свидетельства. А изучив, поручил Лапланте проверить материалы еще раз.