Весной того же года Григгс заявил Раби, что Оппенгеймер и консультативный комитет КАЭ препятствуют разработке супероружия. Раби возмутился и взял друга под защиту, посоветовав Григгсу прочесть протокол обсуждения вопроса консультативным комитетом, чтобы увидеть, насколько беспристрастно Оппенгеймер вел заседания. Раби также предложил устроить встречу оппонентов в Принстоне. Григгс согласился.
В 15.30 23 мая 1952 года Григгс прибыл в принстонский кабинет Оппенгеймера ради, как предполагалось, поиска взаимопонимания. Оппенгеймер немедленно достал экземпляр доклада консультативного комитета КАЭ от октября 1949 года, содержащий спорное предложение отказаться от создания водородной бомбы. С таким же успехом он мог помахать красной тряпкой перед носом быка. Оппи умел использовать шарм для убеждения несогласных с ним бюрократов, но тут не удержался. Он увидел в лице Григгса еще одного властолюбивого дурака и посредственного ученого, примкнувшего к генералам и амбициозному физику Эдварду Теллеру. Оппи не собирался объясняться перед таким человеком, и беседа быстро приняла натянутый характер. Когда Григгс спросил Оппенгеймера, не он ли распространял слухи, что министр ВВС Финлеттер хвастал, будто, имея несколько водородных бомб, США смогут править всем миром, Оппенгеймер потерял остатки терпения. Глядя на Григгса в упор, он сказал, что сам слышал эту историю и верит в ее правдивость. Григгс заявил, что находился рядом с Финлеттером во время этого разговора и тот не говорил ничего подобного. Оппи ответил, что слышал об этом от безукоризненного свидетеля, который тоже присутствовал при разговоре.
Коль речь зашла о сплетнях, Оппенгеймер спросил Григгса, считает ли он его «прорусски настроенным или просто заблуждающимся»? Григгс ответил, что и сам хотел бы знать ответ на этот вопрос. Оппенгеймер наивно полагал, что Григгс слишком мелкая сошка, чтобы навредить ему. Усугубляя свою ошибку, он через несколько недель повел себя точно так же во время обеда в присутствии самого Финлеттера. Референты министра ВВС решили, что для оппонентов настало время поговорить лицом к лицу и прояснить разногласия. Однако Оппенгеймер прибыл с опозданием, задержавшись на слушании в конгрессе, и просидел весь обед с каменным лицом, в то время как Финлеттер, ушлый адвокат с Уолл-стрит, пытался вызвать его на откровения. Не скрывая свое презрение, Оппенгеймер отвечал «невероятно грубо». Он воистину невзлюбил чиновников из ВВС с их жаждой создания все новых бомб и убийства миллионов людей. В его глазах они были настолько опасны, настолько морально глухи, что он, по сути, считал их политическими врагами. Через несколько недель Финлеттер и его люди заявили Объединенному комитету по атомной энергии, что считают подрывную деятельность Оппенгеймера открытым вопросом.
Обвинения Финлеттера против Оппенгеймера отражали крайности, до которых доходили дебаты о ядерном оружии. Сам Оппенгеймер тоже не избежал тлетворного влияния. В июне 1951 года он выступил с неформальной речью на заседании Комитета по существующей опасности (членом которого был) – группы частных лиц, занимавшейся лоббированием укрепления обороны обычными средствами. Говоря без бумажки, Оппи высказался в поддержку реальной защиты Западной Европы, которая «сохранила бы Европу свободной и не разрушенной [ядерными бомбами]». «В лице русских, – закончил он, – мы имеем дело с варварским, отсталым народом, едва ли хранящим верность своим правителям. Нашей конечной верховной политикой должно быть избавление от атома в качестве оружия».
Насколько со временем изменилось его мышление, показывает то, что уже в 1952 году Оппенгеймер вслух рассуждал о вероятности превентивной войны, которую с ходу отвергал всего тремя годами раньше. В январе 1952 года Оппенгеймер имел беседу с братьями Олсоп, и Джо Олсоп заметил, что «доводы Оппи, откровенно говоря, были чертовски близки к идее превентивной войны – нам нельзя сидеть без дела, в то время как противник наращивает средства нашего несомненного уничтожения».
В феврале 1953 года Оппенгеймер выступал с речью в Совете по международным отношениям, и его спросили, имеет ли идея превентивной войны какой-либо смысл в современных условиях. Он ответил: «Я думаю, что да. Мое общее впечатление таково, что Соединенные Штаты физически переживут войну, не без ущерба, но переживут, если бы она началась сейчас и не продолжалась слишком долго. <…> Это не значит, что я считаю такую войну хорошей идеей. Я считаю, что, не заглянув тигру в глаза, мы будем пребывать в опасности и в конце концов, пятясь, придем к тому же».
К 1952 году Оппенгеймер был сыт Пентагоном по горло. Трумэн столько раз игнорировал его рекомендации, что Оппи решил больше не участвовать в выработке политики. В начале мая он обедал в вашингтонском клубе «Космос» с Джеймсом Конантом и Ли Дюбриджем. Трое друзей жаловались друг другу и делились слухами о своем положении в Вашингтоне. После встречи Конант записал в дневнике: «Кое-кто из “ребят” в консультативном комитете КАЭ заточил на нас топоры. Они утверждают, что мы спускали на тормозах водородную бомбу. Недобрые слова об Оппи!» В июне, устав от десятилетней борьбы с «плохими решениями, которые грозили стать еще хуже» и зная о планах их увольнения из консультативного комитета, все трое подали заявление о выходе из этого совещательного органа. Оппенгеймер написал брату, что желает теперь посвятить себя физике: «Физика сложна, восхитительна и слишком трудна для меня, помимо роли наблюдателя. Однажды она снова станет проще, но, вероятно, нескоро».
Однако уйти из Вашингтона было не так-то легко. Даже после увольнения из консультативного комитета председатель КАЭ Гордон Дин уговорил Оппи сохранить позицию консультанта на контракте. Этот шаг автоматически продлял доступ к секретной информации категории Q еще на один год. И это было не все. В апреле Роберт принял предложение госсекретаря Дина Ачесона стать членом специальной группы консультантов Госдепартамента по разоружению. Помимо него в группу входили Ванневар Буш, ректор Дартмутского колледжа Джон Слоун Дики, заместитель директора ЦРУ Аллен Даллес и президент Фонда Карнеги для содействия всеобщему миру Джозеф Джонсон. Как и следовало ожидать, группа выбрала Оппенгеймера председателем.
На роль секретаря-протоколиста группы Ачесон привлек Макджорджа Банди, тридцатитрехлетнего профессора государственного управления из Гарварда. Мак Банди был сыном правой руки Генри Стимсона Харви Банди и был рад познакомиться с Оппенгеймером. Это был интеллигентный, воспитанный и остроумный молодой человек. В качестве младшего научного сотрудника Гарвардского университета он принял участие в написании вышедших в 1948 году мемуаров Стимсона «На действительной службе во время мира и войны». В роли «литературного негра» Банди написал вышедшую в 1947 году в популярном журнале «Харпер» статью Стимсона с оправданием атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки под названием «Решение о применении атомной бомбы». Поэтому Банди был хорошо знаком с окружавшими ядерное оружие коллизиями. Бостонский эрудит с первой же встречи пришелся Оппенгеймеру по душе. После знакомства Банди написал новому другу невероятно признательное письмо: «Не знаю, как и отблагодарить вас за терпение, с которым вы меня просвещали на прошлой неделе. Смею лишь надеяться, что я чем-то смогу быть полезен, чтобы воздать сторицей за ваши усилия». Очень скоро новые знакомые начали обмениваться рукописными записками, называя друг друга «дорогой Роберт» и «дорогой Мак», в которых обсуждали все на свете – от достоинств факультета физики в Гарварде до здоровья жен.
Банди вскоре заметил, что его нового друга по пятам преследуют скандалы. Во время одного из первых заседаний группы Оппенгеймер и другие участники согласились, что главным вопросом является «проблема выживания», ставящая США и Россию в позицию «противостояния двух скорпионов, которое могло привести, а могло и не привести к горячей войне без предварительных укусов…» Оппенгеймеру было известно, что Теллер и его коллеги осенью собирались испытать конструкцию водородной бомбы. Поэтому, когда Ванневар Буш, пока этот рубеж не был пройден, предложил, чтобы Вашингтон и Москва ввели полный запрет на испытания термоядерных устройств, Оппенгеймер заинтересовался. Такой договор не требовал проведения инспекций – любое нарушение запрета сразу становилось очевидным. А без испытаний водородную бомбу нельзя было считать надежным оружием. Гонку термоядерных вооружений можно было бы остановить еще до ее начала.
Группа Оппенгеймера продолжила обсуждение этой темы в июне на встрече, организованной Банди в его кембриджском доме, просторном особняке XIX века, от которого до Гарвардской площади можно было доехать на велосипеде. К группе в качестве неофициального гостя присоединился Джеймс Конант, который к тому времени разочаровался в ядерном оружии. Согласно записям Банди, Конант жаловался, что «обычный американец» считал бомбу оружием, которого боятся Советы, «в то время как важнее был тот факт, что сейчас и в будущем такой же удар могли нанести по США другие». Конант утверждал, что и без термоядерного оружия любой город США, кроме самых крупных, мог легко быть стерт с лица земли одной-единственной атомной бомбой. Ему никто не возразил.
Широкая публика плохо разбиралась в вопросе, но еще хуже была «позиция, занятая верхушкой американского военного истеблишмента». Генералы почти полностью полагались на ядерное оружие как «главную надежду в случае тотальной войны». Если бы страна расширила свои обычные силы, «у Соединенных Штатов появилась бы возможность избавиться от нынешней зависимости от атомных бомб». Но для того, чтобы это случилось, как считал Конант, генералов «следовало убедить, что атомное оружие в долгосрочной перспективе представляет собой угрозу для США».
Без какой-либо подсказки со стороны Оппенгеймера Конант предложил концепцию, которая через несколько десятилетий получит название политики неприменения ядерного оружия первыми. США, говорил он, должны «официально объявить, что мы не станем применять ядерное оружие первыми в новой войне». Он также поддержал предложение Ванневара о вводе молчаливого моратория на испытания термоядерной бомбы. Оппенгеймер согласился с обеими инициативами. Обсуждение группой идеи моратория особенно показательно. Члены группы сказали Ачесону:
Успешные термоядерные испытания практически неизбежно дадут Советам серьезный дополнительный стимул в этой сфере. То, что уровень советских разработок в этой области и без того высок, вероятно, соответствует истине, но, если русские поймут, что термоядерное устройство действительно можно создать и что мы знаем, как это сделать, их работы несомненно ускорятся. К тому же советские ученые по результатам испытаний [исследовав продукты распада], скорее всего, смогут определить размеры устройства.
Оппенгеймер с коллегами знал, что первое испытание термоядерного боеприпаса под кодовым названием «Майк» было намечено на осень и что попытка его остановить вызовет яростное сопротивление ВВС. Группа была убеждена в правильности своего подхода, однако не имела возможности представить его на суд общественности. Все вопросы, связанные с ядерным оружием, окутывала плотная завеса секретности, никто не мог открыто говорить о своих сомнениях, не рискуя потерять доступ к секретной информации. Поэтому группа еще раз попыталась убедить вашингтонский внешнеполитический истеблишмент в том, что существующая политика в области ядерного оружия ведет в тупик. 9 октября 1952 года совет президентский национальной безопасности наотрез отверг предложение группы Оппенгеймера по введению моратория на испытание водородной бомбы. Министр обороны Роберт Ловетт, разозлившись, сказал, что «любую подобную идею следует выбросить из головы, а сохранившиеся документы по данному вопросу уничтожить». Ловетт, влиятельный член внешнеполитического истеблишмента, опасался, что в случае утечки сведений о принципе моратория у сенатора Джозефа Маккарти будут развязаны руки для расследования деятельности Госдепартамента и группы экспертов.
Тремя неделями позже США взорвали термоядерную бомбу мощностью 10,4 мегатонны, превратив в пыль островок Элугелаб. Пессимистично настроенный Конант сообщил репортеру «Ньюсуик»: «Я больше никак не связан с атомной бомбой. Мне не с чем себя поздравить».
Через неделю после испытания Оппенгеймер угрюмо проводил заседание еще одной экспертной группы, консультативного комитета по науке при Управлении мобилизации военных ресурсов, обсуждая, стоит или не стоит распустить комитет в знак протеста. Многие ученые считали, что испытания «Майка» продемонстрировали нежелание правительства прислушиваться к их мнению. Старый друг Оппи Ли Дюбридж распространил черновик заявления о добровольном уходе. Однако в конце концов слабая надежда на то, что очередная администрация сменит курс, убедила их не торопиться с отставкой. Они понимали: шансы против них. Джеймс Р. Киллиан, ректор МТИ, наклонился к Дюбриджу и прошептал: «Кое-кто в ВВС точит зубы на Оппенгеймера. Надо узнать, кто именно, и приготовиться». Дюбридж был шокирован. Он наивно полагал, что все по-прежнему считают Оппи национальным героем.
Тем временем Оппенгеймер вместе с Маком Банди готовил последний черновик доклада группы по вопросам разоружения для Госдепартамента. Документ был передан уходившему со своей должности госсекретарю Ачесону накануне переезда Дуайта Д. Эйзенхауэра в Белый дом. На тот момент доклад, разумеется, был строго секретным и распространен среди небольшого числа чиновников президентской администрации. Появись он в 1953 году, несомненно вызвал бы целую бурю страстей. Составлял доклад Банди, однако автором многих предложений был Оппенгеймер, в частности идеи, что ядерное оружие вскоре станет угрозой для всей человеческой цивилизации. Он предсказывал, что через несколько лет Советский Союз накопит 1000 атомных бомб, а «еще через несколько – 5000». Этого было «достаточно, чтобы уничтожить всю цивилизацию и огромное количество людей вместе с ней».
Банди и Оппенгеймер пришли к выводу, что «ядерная патовая ситуация», сложившаяся между Советами и США, может породить «причудливую устойчивость», при которой обе стороны будут воздерживаться от применения самоубийственного оружия. Если так, то «столь опасный мир не будет знать покоя, а поддержание безопасности вынудит государственных деятелей воздерживаться от резких шагов не в единственном случае, а постоянно». Они заключили: «Если соревнование в области атомных вооружений каким-то образом не обуздать, всему обществу будет грозить растущая опасность самого серьезного характера».
Участники группы советовали противопоставить этой опасности «прямоту». Политика чрезмерной секретности породила среди американцев благодушие и невежество относительно ядерной угрозы. Чтобы исправить положение, новая администрация должна была «честно рассказать об атомной угрозе». Как ни удивительно, эксперты даже порекомендовали обнародовать «нормы и результаты производства атомного оружия» и «тщательно рассмотреть тот факт, что с определенного этапа мы не сможем обезопасить себя от советской угрозы одним только “опережением” русских».