Посмотри, наш сад погибает

22
18
20
22
24
26
28
30

Под яблоней сидел отец, наблюдал за ней с лёгкой улыбкой.

– Девочка моя.

И Велга, вскочив на ноги, кинулась к нему под яблоню. Обняла, прижалась к мягкому выпирающему животу. Батюшка, посмеиваясь, похлопал её по спине.

– Ты рано, – произнёс он с неожиданной грустью.

Позади, за садом, куда ещё не успело заглянуть рассветное солнце, стелился туман, клубились тени, и слышно было их неразборчивые яростные стоны. Они кричали, постоянно кричали. Они не знали покоя. Здесь, в саду, не ведали суеты.

– Я скучала, – Велга прижалась, вдыхая знакомый запах.

Самый родной, самый знакомый. От батюшки пахло яблоками, чернилами, пирогами с луком и чем-то, чего она даже не могла описать.

– Ох, Велга…

Они говорили, но разговор тот терялся в тумане. Велга осознавала, что задавала вопросы один за одним, но не могла и сама понять смысла своих слов, как и не запоминала того, что отвечал отец. Слова растворялись в белом мороке, что затопил сад, и таяли в солнечных лучах.

Облетали белые лепестки. И солнце поднималось всё выше.

В ладонь ткнулся мокрый нос.

– Рыжая! – Велга с удивлением обернулась, и влажный язык лизнул лицо. – Рыжая, ты тоже тут…

Она обхватила морду руками, удержала, чтобы разглядеть, чтобы убедиться: целёхонькая, невредимая. Пушистая, ухоженная. Её любили, холили, лелеяли, она не знала боли. Она ластилась, прижималась. Она не ведала, что человеческая рука способна ударить. Она не помнила, как могут ломать кости, как безжалостно, дико, варварски могут отнять чужую жизнь.

Велга не понимала, отчего лицо её мокрое.

– Не плачь, родная, – попросил смущённо отец.

Он всегда так терялся от женских слёз.

Рыжая тянулась к лицу, слизывала каждую слезинку. Велга зажмурилась. На плечо ей легла тёплая ладонь отца.

– Не буду, – пообещала Велга. – Не буду. Я теперь с вами…

Она обернулась к отцу и утонула в белом тумане. Ветер покачнул яблоню, и та обрушила белое облако лепестков ей на голову.

– Я с вами…