Севастополист

– Ты не оказался бы здесь, не сделай мы этого. Извини. Мы изучили Инкермана – насколько это было возможно в рамках слепка – и создали голограмму, которую ты видел. А на вотзефак писал я, но с учетом стилистических особенностей и логики ведения разговора, свойственных Инкерману. По сути, я писал только то, что сказал бы сам Инкерман, будь он жив. Мне нужно было не подделать его, а воссоздать. Донести до тебя то, что было необходимо, подготовить к решению. Инкерман действительно мог жить там – с той стороны стекла, и, не случись это несчастье, так оно и было бы.

– Там были люди, – тихо сказал я. – Много людей с той, его стороны пришло посмотреть на меня. Помню, мне даже стало страшно…

– Им поначалу тоже, – кивнул Крым. – Еще бы, стоит человек, перед стеклом распинается. А проекция! Чтобы ее воссоздать, столько оборудования требуется, а сколько наших над ней работали! Когда еще пребыванцы увидят такое зрелище!

– Если это был реальный Инкерман, – сказал я и испугался собственных слов, – то есть воссозданный вами… Зачем он сказал, что в Пребывании живут те, кто спустился сверху?

– Потому что так и есть, – спокойно ответил Крым. – На самом деле все, кто побывал здесь, получил успокоение в беседах и понаблюдал за нашими красотами, – уголки его губ едва заметно приподнялись, – действительно уходят вниз, в Правый отсек Пребывания, где мы разместили проекцию Инкера.

– Вы делите их на Правый и Левый? – изумился я.

– Для удобства, разумеется, – кивнул Крым. – В Левом обитают те, кто не определился, в Правом – те, с кем уже все ясно. – Уголки приподнялись еще выше. – Там они обретают свой заслуженный покой. Отсюда нельзя уйти вниз, не зажегши лампу. Нельзя уничтожить ее – тем более просто выбросить – и потом вернуться на уровень ниже.

– Подожди! Но как они живут все вместе? Да еще и с теми, кто решается, под боком. Ведь те, кто побывал здесь, хотя бы по тому же вотзефаку…

– Не строй догадок, – Крым оборвал меня на полуслове. – Они существуют все вместе и не испытывают неудобств. Видишь ли, наше небо не слишком приспособлено для жизни. Ты, наверное, заметил, как тут сыро, да и холодно. Приходится греться у ламп. А там, внизу, есть все! Порою, скажу тебе честно, я и сам выбираюсь на Пребывание, чтобы хорошенько выспаться.

– Выспаться? На Пребывании? – Я не поверил своим ушам.

– Да, почему нет? Только там и удается. – Крым почему-то повеселел от собственных слов, но тут же вновь принял серьезный вид. – Меня ведь никто там не знает.

– Подожди! Ты же сам сказал – те, кто зажжет лампу…

Я не успел продолжить мысль – Крым тут же ее подхватил:

– Тому стирают память.

Помню, я, услышав это, побледнел. «Дошел», – только и подумал я, ошалев от неизбежной перспективы. Вот тебе и Севастополь, вот тебе и миссия, и небо!

– Ты это серьезно? – глухо спросил я.

– При входе в свою комнату, – кивнул Кучерявый. – Там есть такой сканер в дверях. Все быстро и безболезненно: чик – и ты уже в Пребывании. Как будто и жил там от самого выхода в мир.

– Так вот какое поощрение уготовано лучшим из лучших, – отчаянно рассмеялся я.

– Поверь мне, это лучшая награда для мятущейся души, – примирительно ответил Крым. – Те, кто просто не захотел идти выше и выбрал Пребывание местом своей жизни, сдают лампы в лампоприемники – один такой ты видел – и направляются по элеватору, который расположен в боковом коридоре, на другую сторону уровня. Попасть туда, не сдав лампу, просто нельзя. И тех, кто пришел таким способом, ждет тот же самый покой: попадая в свою комнату в селе, они забывают о миссии и лампе. И с тех пор полагают, что находятся в прекраснейшем из мест, за пределами которого ничего не существует. В этой уверенности они и пребывают до конца своих жизней, и никто из них не жалеет. Никто.

– Выходит, только неопределившиеся способны жить в Пребывании и при этом хоть что-то соображать!