Каисса

Еще Пистолетов с не меньшим удовольствием отмечал, насколько вся система несовершенна. Наблюдение и Информирование были, по сути, двумя отдельными инфраструктурами, слабо синхронизированными между собой. Например, если камеры Наблюдения визуально фиксировали человека в одном месте, а Информирование получало сигналы чипа из другого, от руки в роботе-курьере, то это считалось нормальным явлением. Или, например, если дрон Наблюдения не видел человека, а Информирование получало с этого места сигналы чипа, то система делала вывод, что человек просто так идет и все в порядке – поэтому полиция особо не трогала роботов-курьеров с чипами внутри.

Исключение составляли случаи, когда человек, чип которого катался в роботах-курьерах по улицам, находился в розыске. Тогда робота полиция вскрывала почти сразу. Руку утилизировали в крематории вместе с чипом, а ее бывший владелец становился «юридическим призраком» – к нему не применялись законы РФ, потому что не было чипа. И он спокойно жил в Обители. Дроны даже видели его вылазки в город.

Но нет микросхемы – нет и человека.

Или вот блокпосты на границе с Обителью: их задачей было не пропускать на ее территорию людей со сломанными чипами. Но разыскиваемых полицией, находящихся под следствием или имеющих большие долги пускали без проблем – главное, чтобы чип работал, а арест в компетенцию блокпостов не входил. Поэтому в известном смысле лазейка с обительской «процедуркой» была попыткой добежать до канадской границы – если человек успевал прийти в Обитель и щедро заплатить до объявления в розыск или задержания, то он превращался в невидимку.

Удавалось это немногим, ведь совершивших преступление почти всегда задерживали по горячим следам. Убийцы и насильники не имели шанса найти прибежище в общине – они просто не добирались до нее. Зато был другой контингент «клиентов» Владыки, более денежный и желанный – финансовые мошенники и проворовавшиеся чиновники. Их не обвиняли сразу – в силу специфики преступлений в отношении них велось следствие. И на время следствия их отпускали, обычно под залог, чтобы не перегружать изоляторы. И они могли спокойно озаботиться вопросом, как избежать наказания. И когда по их делу выносился вердикт, их конечность уже успевала проделать сотни километров по городам и весям, обживая своего робота-курьера.

Остальным преступникам иногда, крайне редко, если поймать время между самим преступлением и объявлением их в розыск, перепадал шанс добраться до общины. У современного Родиона Раскольникова, убей он процентщицу в глухом подвале, было бы в запасе несколько часов, чтобы укрыться под рясой Владыки, пожертвовав рукой: пока приедут скорые, пока следователи изучат все записи Наблюдения, пока Каисса отследит чип героя Достоевского…

С таких «процедурок» Пистолетов получал деньги в свой Фонд. Перед операцией «пациент» переводил все свои цифровые рубли на счет ФФОР, а иногда даже специально брал крупный кредит, чтобы пожертвовать на развитие Обителей. А что? Отдавать-то было необязательно – когда в банке понимали, что их обманули, и принимали меры, организуя розыск должника, тот уже и знать не знал, где там его чип. Зато допивал уже не первый десяток литров знаменитого обительского лагера из личной пивоварни Владыки, заглушая фантомные боли.

Схема, придуманная Пистолетовым, по своей неустойчивости была похожа на дженгу на последнем ходу. Защищать ее было некому – хотя Владыка и имел крепкие связи везде, бюрократия давно исчезла в небытии, и оставалось надеяться только на неумолимость логики, с которой Лев Иванович изобрел схему. Сплетенная из правовых лазеек и дефектов в программном обеспечении, она, безусловно, вызывала негодование отдельных, особо рьяных представителей правопорядка. Но до тех пор, пока Партия отстаивала право Обителей на автономию – как символ того, что в меритократическом государстве уважают любые убеждения, – «процедурка» исправно выполняла свою задачу.

Любой свежий законопроект или обновление Каиссы могли привести к тому, что полиция приехала бы в Обитель и выловила бы всех одноруких на ее территории. Поэтому жили они тут как на пороховой бочке. Но за десять лет подобного ни разу не произошло.

В общем, сама по себе ампутированная конечность, лежащая сейчас на столе перед Владыкой, не представляла собой ничего необычного, что могло бы напугать его так, что он до сих пор сидел с выпученными глазами.

Но вот татуировка с ангелом на предплечье этого жужжащего насосами куска плоти – она пугала Пистолетова до чертиков. Искусное изображение могучего, больше похожего на бодибилдера человека с распростертыми крыльями, с гневным выражением лица занесшего над головой косу… В перьях крыльев незаметно были вписаны все те же «E. U.».

Татуировку пересекали по диагонали четыре глубокие царапины.

– Этот человек еще в госпитале? – спросил Владыка. – Мне нужно к нему. Немедленно.

Глава 10

Богдан.

9 августа 2035, четверг

Сегодня был запланирован четвертый сеанс психотерапии.

Ровно в шесть вечера звонок возвестил всей колонии особого режима номер триста тридцать семь, что заключенные могут завершить принудительные работы, залить коды на серверы ФСИН, выключить ноутбуки и разойтись по своим делам.

Богдан Морозов уже стоял в раздевалке для надзирателей, раздетый по пояс, в брюках из пиксельного серо-синего камуфляжа и черных летних берцах. Устало водил электробритвой по подбородку перед зеркалом. Военная выправка, ни грамма жира, бугристые мышцы, подбородок, опять же, волевой – результат ежедневных тренировок и правильного питания. Нельзя было уподобляться местным боровам-сослуживцам, коротающим вечера за пивом. Даже сейчас раздевалка была пуста, потому что уже за полчаса до звонка весь личный состав отправился в ближайшую деревню за самогоном. Будучи коренным москвичом и убежденным трезвенником, Богдан так и не научился без отвращения воспринимать провинциальные нравы коллег. Свои вечера он привык посвящать правильным вещам – походам в театр, чтению любимого Ницше, сочинительству и сборке-разборке оружия.

Или, как сегодня, психотерапии. Ее необходимость Богдан осознавал четко, разглядывая свое лицо: белое, как лист, с бьющейся на лбу жилкой, глаза навыкате, мешки под ними, складки у рта, морщинки на веках, вздувшиеся вены на шее, шрам на нижней губе, проросший седыми пеньками черный ежик на голове. Ничто из этого не портило природного обаяния тридцатилетнего надзирателя с гармоничными чертами лица и пронзительным взглядом хищника, но…