Только мы

22
18
20
22
24
26
28
30

— Музыканты уходят! — с отчаянием выдохнул капитан.

— Что?! Как?! — вскочил полковник.

Новицкого просто затрясло от этого известия. Да что же это такое?! Да как же можно?! Они что, с ума все посходили?! Неужто не понимают, что творят?! Неужто совсем у них ни сочувствия, ни доброты не осталось?! Уходят! А подумать об остающихся трудно?! Ведь это тоже люди! Обычные, живые люди! Да, пусть в чем-то плохие, но живые! За что с ними так?! Как можно оставить их без защиты?!

— Рассказывай… — глухо произнес полковник, падая в кресло.

— А что тут скажешь?.. — на жестком лице Краснова появилось выражение какой-то затаенной боли. — Началось все вчерашним вечером, на концерте известных металл-групп, когда они решили сыграть одну песню все вместе. Произошло что-то невероятное, струны гитар вдруг засветились призрачным светом. То, что сыграли после этого ребята — это невозможно! Я с трудом достал билет и был на этом концерте, видел все сам. Их музыка выворачивала душу, зал выл и стонал, такого никто еще ни разу не слышал. А затем музыкантов скрыл серебряный — не золотой, а серебряный! — туман! Когда он развеялся, на сцене никого не было…

Он опустил голову и добавил:

— Мало того, почти треть зала тоже оказалась пуста…

— Господи, смилуйся… — в отчаянии простонал Новицкий. — За что Ты так?!.

— И это еще не все, — хмуро посмотрел на него Краснов. — Придя утром на службу, я потребовал доставить мне сводки по всем городам России. Я имею в виду сводки по исчезнувшим музыкантам, даже по малоизвестным. Так вот, за вчерашний день ушли в серебряный туман больше четырехсот человек. И это продолжается. Два часа назад томский симфонический оркестр сыграл реквием Моцарта и после этого исчез почти в полном составе, оставив только дирижера и двух скрипачей. Я передал в томский ФСБ приказ допросить этих троих.

— Не только их самих, но и все их окружение, — насторожился полковник. — У нас появилась возможность понять критерии отбора уходящих. У меня есть подозрение, что оставшиеся — морально нечистоплотные люди, потому их и не взяли.

— Иначе говоря, моральные уроды, — криво усмехнулся капитан.

— В общем, да, но не стоит об этом, — вздохнул Новицкий. — Поговорить бы с кем-то из уходящих, чтобы хоть что-то понять…

— У нас есть такая возможность, — неожиданно сообщил Краснов.

— Что ты имеешь в виду? — резко выпрямился полковник.

— В подземном переходе в квартале от нас сейчас поет паренек, бросив на пол открытый футляр от гитары. Я обратил на него внимание, когда ходил на обед. И каким-то образом понял, что этот паренек на грани ухода. Сергей Иванович, я не знаю как это ощутил, но ручаюсь, что прав. Что-то внутри меня уверено в этом…

— Пошли! — быстро вскочил Новицкий. — Надеюсь, успеем.

Они поспешили покинуть кабинет, скатились по лестнице на первый этаж и, покинув контору, буквально за несколько минут проскочили квартал и спустились в подземный переход. Краснов не ошибся — там действительно стоял парнишка лет двадцати, с длинными немытыми волосами, в старой, потертой джинсовой куртке. Он что-то наигрывал, мелодия плыла по переходу, но мало кто обращал на нее внимание — у людей хватало своих забот.

Полковник подошел вплотную к музыканту и посмотрел ему в глаза. Там то и дело вспыхивали серебряные искры. И Новицкий осознал, что капитан был прав — этот парень действительно вот-вот уйдет, он уже не здесь, он просто прощается с этим миром. Полковник достал из кошелька пятитысячную купюру и бросил ее в гитарный футляр, однако музыкант не обратил на это никакого внимания, продолжая играть. Мелодия нарастала, становилась тревожной и зовущей куда-то. А куда? Хотелось бы Новицкому это понять. А ведь гитарист сейчас уйдет…

— Погодите! — буквально взмолился он. — Не уходите еще! Неужели вы не понимает, что творите?! Мы же живые! Не бросайте нас…

— А вы уверены, что живые? — Музыкант повернул голову, его глаза стали уже полностью серебряными. — Я — нет. И вы сами решили стать такими, какие есть. Сами! Так и отвечайте за все сами, я вам не судья, я просто не хочу быть с вами.