Только мы

22
18
20
22
24
26
28
30

— Есть, — возразил гляциолог. — Вот теперь как раз есть. А раньше не было.

— Почему?

— Вы бы просто не поняли, не захотели задуматься над моими словами.

— Наверное, вы правы, — вынужденно признал Новицкий, садясь. — Не хотите выпить?

— Не откажусь, — едва заметно улыбнулся Лазарев.

Полковник достал из тумбы стола початую бутылку коньяка и наполнил два граненых стакана. Пододвинул один гостю и отхлебнул глоток из второго. Тот последовал его примеру, а затем задумчиво посмотрел Новицкому, казалось, в самую душу.

— Я хотел бы понять, кто вы, — наконец нарушил молчание полковник. — Крысы, бегущие с корабля? Предатели? Или что-то другое?

— Вы сами выбросили нас на обочину жизни, так чего же вы от нас хотите? — насмешливо бросил гляциолог. — У нас не осталось другого выхода, кроме как уйти. Помните слова Патриарха?

— А вы откуда о них знаете?! — насторожился Новицкий.

— Так ли уж это важно, откуда? — отмахнулся Лазарев. — Знаю, поверьте. Так вот, раньше мы были востребованы, я имею в виду имперское и советское время, тогда у нас был хотя бы какой-то шанс что-то сделать в жизни — не для себя, как вы понимаете. А затем… — он поморщился. — Да что мне вам рассказывать, а то вы не знаете о том, что стало. У мира был шанс, и этот шанс звался Россией, но мы его бездарно упустили, позволив навязать себе изначально чуждый нам звериный эгоизм, когда каждый только за себя. В лучшем случае, за свою семью, но это уже неважно. Так почему те, кто не захотел становиться бездушным, должны отвечать за тех, кто поддался соблазну? Творец дал людям право выбора, но и ответственность за свой выбор тоже. Почему вы считаете, что отвечать за свои преступления должен не преступник, а кто-то другой?

— Я так не считаю! — возмутился полковник. — Но объясните мне, почему кое-кто все же находил себя? Шел в армию, в искусство или куда еще! Почему же большинство подалось в неформалы, которые не приносили обществу никакой пользы?!

— А потому, что нам слишком противно постоянно сталкиваться с дерьмом, с миром, где все покупается и продается! — жестко отрезал гляциолог. — Мы пытались донести до людей хоть что-то, но нас никто не слушал! Нас объявляли сумасшедшими или просто игнорировали, продолжая рвать и хапать любой ценой. Неужели же никому не приходило в голову, что в могилу с собой ничего из нахапанного не унесешь?! И Богу не предъявишь счет в банке!

Его слова больно ударили Новицкого, он сам все это понимал, но сжимал зубы и терпел, искренне считая, что служит Родине, что это его долг, а кто там у власти — неважно. Возможно потому, что в верхах знали о его обостренном чувстве долга, ему и доверили фактически руководство страной во время этого страшного кризиса. Но полковник видел, что творится вокруг, вот только ничего не мог противопоставить этому. На его памяти тех, кто пытался бороться с системой, просто давили, походя давили. Вот он и старался сделать на своем месте хоть что-нибудь. И делал!

— Хорошо, пусть так… — глухо сказал Новицкий. — Но неужели в нашем мире ничего хорошего нет? Ведь неправда же! Сколько прекрасного создано! Какие книги и какая музыка написаны! Какие люди жили! И что, все напрасно?..

— Главное ведь не созданное, а человеческие души, — грустно ответил гляциолог. — А они сейчас превратились в такое…

Он поежился и добавил:

— Смотрите, как выглядит ноосфера Земли!

Перед внутренним взором Новицкого появился вращающийся туманный шар, на котором смутно виднелись очертания материков. А затем этот шар затянуло что-то настолько омерзительное, что для описания не нашлось бы слов ни в одном из языков мира. Это нечто проникало всюду, везде протягивало свои щупальца, от одного вида которых полковника передергивало. Земля начала судорожно биться, но нечто не отпускало ее, все плотнее сжимая в своих жутких объятиях. И наконец несчастный мир не выдержал и закричал от боли, этот пронзительный неслышный крик так шарахнул по нервам, что Новицкий сам едва не вскрикнул, сдержавшись только крайним напряжением воли.

— Что это было?! — ошалело прохрипел он.

— Это так Земля кричит в последние годы! — движением руки Лазарев погасил изображение и снова отпил коньяка. — Глотните тоже, вам сейчас нужно.