Поцелуй шелки

Я делаю глубокий вдох.

– Я тоже кое-кого убила.

Глава XXXIII

Он больше не усмехается.

– Что?

Я повторяю снова, на этот раз медленнее:

– Я тоже кое-кого убила. – Даже не уверена, зачем говорю это. Только потому, что испытываю мучительную потребность показать ему, что понимаю?

Вспышка страха пробегает по лицу Дориана, а поза становится будто бы деревянной. В этот момент я проклинаю свое идиотское желание поддержать его и хочу проглотить собственное признание. Дориан медленно выдыхает, его взгляд смягчается.

– Расскажи мне, – шепчет он тоном, который совсем не требует. Только приглашает.

В горле встает ком, сдерживая то, в чем я никогда не признавалась никому, кроме отца и Подаксиса. То, что делает меня монстром. Я выдерживаю взгляд Дориана, пытаясь раскрыть историю, которая колючим железом давит на грудь, готовая вырваться на свободу после стольких лет, проведенных в заточении моего темного сердца. Я переплетаю пальцы на талии, будто они могут распутать узел правды. На мои глаза наворачиваются слезы.

– Я не буду тебя осуждать, – обещает Дориан. – Ты же знаешь, что не смогу.

Он отрывается от ствола, делает шаг навстречу ко мне и тянется к моей, все еще лежащей на талии руке. От его прикосновения я замираю, позволяя взять мою руку в его. Удерживая мой пристальный взгляд, Дориан тянется к манжете перчатки и просовывает под нее палец. Не уверенная, что он собирается делать, я хмурюсь, но не предпринимаю и малейшей попытки остановить его. Медленно Дориан стягивает перчатку с моей руки, оставляя ее обнаженной. Не прерывая зрительного контакта, он засовывает снятую перчатку в карман моего пальто, а затем переплетает наши пальцы.

Я подавляю вздох. Если раньше я думала, что держать его за руку в перчатках неприлично, то это совершенно другой уровень. Тем не менее я не могу сказать, что мне это не нравится. Его ладонь теплая, сильная, внушающая уверенность. Мое дыхание становится глубже, напряжение в груди ослабевает. Крепко сжимая мою руку, Дориан ведет нас к дереву, пока мы бок о бок не прижимаемся спинами к стволу. Дориан смотрит прямо перед собой, и я понимаю, какую услугу он мне оказывает. Таким образом, во время исповеди я не буду вынуждена смотреть на него. Его рука в моей – единственное необходимое мне напоминание о его присутствии.

Я понятия не имею, как он узнал, что это именно то, что мне нужно.

Наконец я начинаю свой рассказ:

– Я уже говорила, что большую часть своей жизни провела в форме тюленя. Что мне очень нравилось. Я никогда не хотела изучать магию, необходимую для снятия тюленьей шкуры, а отец никогда не настаивал на этом. Он сказал, что в форме тюленя будет безопаснее, что мне не нужно изучать магию, как моим братьям и сестрам. Так продолжалось долгие годы. Мне нравилось наблюдать, как мои двоюродные братья танцуют на берегу в своих благих обличьях, но я никогда не думала о том, чтобы присоединиться к ним. Когда я стала старше, братья приглашали меня на вылазки в город, где они выпивали, посещали бордели, но я всегда отказывалась, пока однажды не решилась попробовать.

Я прикусываю губу. В наступившей тишине Дориан снова сжимает мою руку.

– Чуть больше года назад я почувствовала первый порыв узнать мир, что лежит за пределами моей лагуны. Я любила свой дом, любила купаться в океане недалеко от дворцового пляжа. Однако я достигала зрелости. Не знаю почему, но впервые мне захотелось узнать, что еще есть в этом мире. Я сказала одному из своих братьев, что хотела бы научиться снимать тюленью шкуру и увидеть город, но попросила держать это в секрете от отца. Потому что винила себя за свои желания. Я знала, как сильно он хотел, чтобы я оставалась тюленем. Я была его малышкой, единственной дочерью, которая еще не уехала. К тому же я слишком быстро росла. Намного быстрее, чем любые другие фейри до этого. Я знала, что это беспокоило его. Он хотел оберегать меня, и до сих пор я позволяла ему это. Но так не могло продолжаться вечно. Так что ночью, – потому что для шелки это единственное безопасное время, чтобы снять свою кожу и облачиться в человеческую одежду, – я попросила своего младшего брата помочь мне найти потайной шов на тюленьей шкуре. Подаксис полагал, что я совершаю серьезную ошибку, что ничего хорошего из этого не выйдет и нам не следует покидать нашу лагуну. Братья, наоборот, поощряли мои усилия и даже принесли мне мою первую одежду. Как только я овладела искусством изменения формы, они предложили отпраздновать это событие. Я посетила свой первый паб, попробовала свой первый эль. Хотя братья следили за мной, как акулы, не позволяя исчезать из их поля зрения. Я наблюдала, как люди танцуют, как они целуются. В тот день я познакомилась с друзьями моих братьев, с их любовниками, что являлись людьми. И… я встретила Лютера.

Я вздрагиваю от вкуса его имени на моем языке.

– Хотя полагаю, что «встретила» – не совсем подходящее слово. По правде говоря, меня предупреждали о нем. Этот юноша посмотрел на моих братьев так, будто знал их достаточно хорошо, но до конца вечера он не отрывал от меня взгляда. Это не ускользнуло от внимания моего старшего брата. Он посоветовал мне никогда не оставаться наедине с Лютером. Тогда я подумала, что меня просто слишком опекают, но отнеслась к этому с пониманием. В конце нашей прогулки братья отвезли меня домой, и я рассказала Подаксису о своих ночных приключениях. Он, оскорбленный тем, что у меня хватило смелости покинуть комфорт нашего пляжа, внимательно слушал. Мое желание пойти куда-нибудь и следующей ночью взволновало его еще больше. На этот раз я хотела пойти одна. По крайней мере, без своих братьев. Я жаждала исследовать город без того, чтобы кто-то следил за каждым моим шагом. Подаксис пытался отговорить меня, а мне не удалось убедить его пойти со мной. Так что я ушла одна. Я вернулась в паб, заказала эль и быстро поняла преимущество, которое таилось в сопровождении братьев. Существовала такая вещь, как деньги, которых у меня не оказалось. Бармен попросил меня покинуть заведение, но какой-то человек спас меня от позора, бросив несколько фишек на барную стойку. Когда я хотела поблагодарить своего спасителя, увидела, что это Лютер, юноша, от которого мне советовали держаться подальше. Я была твердо намерена только сказать «спасибо», но любопытство сыграло со мной злую шутку. Я захотела понять, что такого плохого в этом молодом человеке. Поэтому, когда он попросил меня составить ему компанию, я согласилась. Один напиток, два, а после еще и еще, пока вечер вдруг не стал невероятно приятным. Всю ночь я провела с Лютером, разговаривая и выпивая. К своему большому смущению, я даже попыталась потанцевать. Когда небо начало светлеть, я поняла, что пришла пора вернуться в лагуну, прежде чем кто-нибудь заметит мое исчезновение. Тогда Лютер проводил меня домой.