Поцелуй шелки

22
18
20
22
24
26
28
30

Интересно, как это скажется на наших отношениях? Ведь мы делимся самыми темными секретами. Можно ли теперь назвать нас союзниками? Или чем-то… большим? Я оставляю эти вопросы при себе. Вместо этого я спрашиваю:

– Что вы имеете в виду, говоря, что церковь хочет улучшить свою репутацию?

Дориан отвечает не сразу.

– Церковь Святого Лазаро совсем не такая, какой я ее себе представлял. Планируя вернуться домой, я понимал, что существует вероятность того, что мой корабль будет перехвачен. Или что на острове Ванмар мое дело будет отклонено. В своих письмах сестры сообщили мне, что местные жители все еще говорят обо мне. Все еще презирают меня. Все еще спорят, виновен я или нет. Церковь Святого Лазаро должна была стать моим последним прибежищем, которым придется воспользоваться, если мой корабль подвергнется нападению. В этих стенах мой отец пользовался большим уважением, и я думал, что церковь, прославившаяся своей ненавистью к фейри, втайне восхваляет его как героя. Но я ошибался. Когда я очнулся в церковном лазарете и сказал священникам, кто я такой и кем был мой отец, вместо благоговейного трепета в глазах отца Виктора я увидел отвращение. Я умолял его помочь мне, но он предложил только убежище и ничего больше.

Я удивлена услышанным. Я бы тоже подумала, что такая церковь посчитает Астерна Арико своим тайным героем, но должна признать, что и для меня церковь Святого Лазаро оказалась не совсем такой, какой я ожидала ее увидеть. Да, они поддерживают странные идеи о фейри, от некоторых из которых моя кожа покрывается мурашками. Но, похоже, они не так сильно ненавидят мне подобных, как думала.

– Потребовался целый день, чтобы он хотя бы заговорил со мной снова, – замечает Дориан. – За беседой отец Виктор начал смягчаться. С большой неохотой он принял идею о том, что я могу принести церкви пользу. Он рассказал мне, как, пока я жил в Бреттоне, популярность святого Лазаро год от года становилась все ниже, а число братьев уменьшалось. Большинство жителей Фейривэя – как люди, так и фейри, – не могли простить восстания, причиной которого стала церковь. Единственной надеждой на возрождение было то, что братья вступят в орден и женятся. Тем не менее братья Святого Лазаро оставались не очень желанными гостями, особенно в этом городе, где удовольствие и желание можно найти в гораздо менее пугающих местах, чем церковь. Отец Виктор рассказал мне все об усилиях, которые они предприняли, дабы церковь соответствовала современному Люменасу. Устраивали вечеринки, на которые никто не приходил, или конкурсы невест, в которых никто не участвовал. Вот с чем, по его мнению, я мог бы помочь. Или, по крайней мере, мое лицо. – На последнем предложении тон Дориана снова становится безэмоциональным.

– Твое лицо? – переспрашиваю я.

– Он думал, что я смогу привлечь зрителей, если приму участие в одном из конкурсов невест, – закатывает глаза Дориан.

Я вспоминаю первый раз, когда увидела портрет Дориана на вывеске у церкви. Отец Виктор не ошибся. Красивое лицо Дориана привлекло целые толпы поклонников.

Дориан продолжает:

– Я согласился на все, не раздумывая. Церковь поможет мне найти невесту-фейри, чтобы получить гражданство, в обмен на то, что я стану публичным лицом их общины в течение недели. Если соглашусь выбрать подходящую, по мнению отца Виктора, невесту, братья заберут моих сестер из работного дома, где они находятся с тех пор, как наша мать умерла. Чтобы защитить моих сестер еще больше, они составят и заверят мое завещание. Если со мной что-нибудь случится, если фейри проигнорируют условия убежища и придут за мной, мое наследство перейдет к сестрам. В обмен я должен присоединиться к братству – не просто как посвященный или послушник, а как брат, принявший орден и являющийся представителем Святого Лазаро до конца своих дней. – Голос Дориана, полный раскаяния, звучит напряженно.

Я ежусь при мысли, что Дориан разочарован тем, что церковь оказалась не такой, какой он ее представлял. Что, будь они жестокими ненавистниками фейри, он с большим удовольствием вступил бы в их ряды. Хотя нет, теперь я знаю Дориана лучше. Хотя… я вспоминаю, что он сказал за ужином в тот первый вечер.

– Почему ты защищал восстание?

Он вздыхает.

– Часть меня верила в то, что я говорил. Иногда, когда я слышу, сколько людей было переселено после последней войны, начинаю думать, что люди были правы, взбунтовавшись. Никто не спросил нашего мнения. Нам не дали шанса уйти. Только заявили, что фейри спасли наш род от уничтожения, и теперь мы обязаны быть им преданными.

– Фейри правили островом задолго до того, как сюда ступила нога человека.

– Знаю, – покорно кивает Дориан. – Может, фейри правы. Возможно, мы действительно обязаны им своими жизнями, потому что они спасли нас от верной гибели. Только это не меняет того, что случилось после. Объединение острова открыло земли фейри для людей, но оно также разрушило дома некоторых из них. Лишило их работы. Климат менялся в угоду каждому королевству. Местность изменилась. В правительстве люди больше не играли никакой роли. Ты хоть представляешь, насколько кардинальными стали эти перемены для некоторых?

Я хмурюсь. Дориану не может быть больше двадцати, а значит, – он родился только через пару лет после объединения. Как бы то ни было, я слышала, что острову потребовалось много лет, чтобы приспособиться к переменам. Некоторые королевства все еще не привыкли. Тем временем я провела большую часть своей жизни, уютно устроившись в лагуне, где все неприятности обходили меня стороной.

– Ты говоришь так, будто испытал все это на собственной шкуре.

– Не совсем, – отвечает он. – Хотя это пришлось сделать семье моей матери. Ее отец был мэром одного из городов в Ветреном королевстве. После войны он стал никем. За одну ночь мои бабушка и дедушка превратились из аристократов в нищих. Поэтому моя мать могла положиться только на своего мужа, – с горечью заканчивает Дориан.