Избранное

По этой самой старой дороге и спустился как-то с гор трансильванец, бондарь, продавец обручей. Тянул он за веревку маленькую белую лошаденку, навьюченную разными товарами. От тяжести у бедной животины так прогнулась спина, что брюхо чуть не волочилось по земле.

Дорога была пустынна.

Время полевых работ не настало. Крестьяне давно кончили пропалывать кукурузу, частенько поговаривали о жатве, которая якобы где-то уже началась.

Люди сидели по домам, копались на дворе или просто поплевывали в потолок. По воскресным дням, случалось, кто-нибудь шел проверять пшеницу. Он останавливался у своей межи, смотрел на небо, потом, раздвигая стебли так, чтобы не протоптать тропку, заходил в хлеба, срывал несколько колосков и так же осторожно выходил обратно. Тут еще разок взглядывал на небо и думал: «Только бы заморозки не ударили».

В тот день на поле никого не было.

Моц спустился с холма и тут же закричал:

— О-бру-чи!.. Ко-му об-ру-чи-и набивать!..

Можно было подумать, что все поле усеяно старыми бочками и они ждут не дождутся, когда на них насадят новые ободы.

Из-за межи стрельнул заяц и, перебежав через дорогу, припустил вверх по склону.

— Держи его!.. Хватай!..

Мама заприметила моца еще издалека, достала с чердака горсть клепок, выкатила из сарая две рассохшиеся бочки и, выйдя за ворота, кликнула горца:

— Эй, иди сюда!.. Брось гоняться за зайцем!..

Заходило солнце.

Куры, весь день свободно разгуливавшие по полю, вернулись во двор, и их по одной загоняли в курятник. Свинью отвязали, освободили от ошейника и, дав поесть, заперли в хлев.

Мать растопила хворостом печь в кухне, взяла в одну руку цыпленка, в другую нож; две белые большие кошки терлись о ее ноги.

Недалеко от крыльца, вокруг колоды, на которой рубят дрова, вся земля была усеяна щепками, а нанятый дровосек отдыхал чуть поодаль, сидя на перевернутом стуле. Обновленные бочки, наполненные водой, сияя новыми обручами, стояли возле каменного колодца, точно маленькие стаканы около большой кружки.

На самом краю двора, там, где он кончался и начиналось непаханое поле, стоял старый овин, наполовину вросший в землю и похожий на сказочную обомшелую избушку, а на крыше торчали каким-то чудом выбившиеся три пшеничных колоса.

Отец сидел на крыльце дома, уперев локти в колени, положив на кулаки подбородок, невысокий, рыжий, молчаливый, — с самого утра он косил траву на лугу, управился к обеду и вернулся домой раньше обычного, теперь отдыхал.

Рядом с ним на ступеньках, куря самокрутку в палец толщиной, сидел моц, видно, отец попотчевал его табачком.

А на куче ободов в новых постолах, в дырявых штанах, сквозь которые торчали красные шершавые коленки, сидел сын моца. Сидел он не шевелясь и завороженно смотрел на летнюю кухню, ожидая ужина.