Сколько я там шатался в лесу, бегая как помешанный, сжимая нож в руке и истово крестясь, знать не знаю, ведать не ведаю. И где меня носило, тоже мне невдомек.
Я уж потом подумал: а не ходит ли кто впереди с зеркальцем в руке? Знаешь, ежели ночью в лесу зажженную свечу поставить перед зеркальцем, то любой встречный человек за тобой ходить будет: куда ты — туда и он.
— Знаю, — ответил отец.
— Я лез на кручи, скатывался вниз, бежал долом, умаялся — страсть, но не останавливался, покуда не почуял, что ноги меня совсем не держат, тут я встал, утер лоб, лицо, а то меня потом всего залило, глаза открыть не могу. И вдруг слышу, будто меня зовут по имени. Разъярился я, как зверь лютый. Затмение на меня нашло. Все одно, думаю, я тебя поймаю.
Бегал я, бегал, колесил по полянам, взбегал на пригорки, перепрыгивал через ручьи. Чуть встану вытереть пот, опять слышу повелительный голос:
«Не останавливайся!»
Не был то человеческий голос и шел как бы не снаружи, а у меня изнутри, но не из живота, а вот отсюда. — При этом он постучал себя указательным пальцем по лбу. — Остановился я перед высокой кручей, все, сил нет, шагу ступить не могу. Луна выглянула из-за туч. Плывет над макушками елей, будто от кого-то прячется. Встала она за вершиной скалы, а оттуда пыхнуло пламя да разметнулось во все стороны, как перья огненной птицы. Тут как раз луна выглянула из-за горы, и увидел я, как он скачет со скалы на скалу, по-над елями.
«Поторопись, день скоро!» — слышу я в двух шагах от себя.
Тут уж я точно услыхал, не ослышался. Усталый, ветром меня качает, ноги не держат, все ж побрел я за ним.
Обдало меня холодом, и в нос шибануло смрадным запахом. Ежели бывал ты в соляных копях, то знаешь, какой там дух идет от земли. Что-то громыхнуло, будто за мной ветром захлопнулась тяжелая дверь, от этого грохота горы дрогнули. А еще вдалеке, словно сквозь сон, услыхал я пение петухов.
Больше я ничего не видал — ни леса, ни луны.
Темень адская настала, ничего не видать. Протянул я руку и нащупал жесткую холодную каменную стенку. Вдали замерцал слабый огонек. И при свете завиднелась на стене громадная тень лесного привидения: голова с бадью, туловище с гору, ноги с конскими копытами. Только тень я и видел, самого не видал. Вижу, держит он в руках что-то навроде запеленутого ребятенка. Мне и раньше, когда шли по лесу, чудился плач младенца, да я-то думал, в ушах звенит.
Прошли мы комнату, как большой амбар, только не видать ни стен, ни полов, ни потолка. Сверху дождик накрапывает, а внутри блеклый красный свет, будто кровь, смешанная с водой.
Вся комната забита грудными младенцами, ступить некуда, столько их там. Самые большие полуторагодовалые, и все голенькие, в чем мать родила. Глаза закрыты, личики как из воска, лежат, молчат, только некоторые ручками машут, вот как наш. — Он указал на сына. — А один верещит в голос, спасу нет, хоть уши затыкай.
«Привел?» — спрашивает один.
«Привел, — отвечает другой, — надо отдать ему того».
«Зря привел, не надо было приводить».
«Ничего. Покуда доверху доберется, все забудет. Не мог я там доле оставаться, петухи запели».
«Ну, отдавай, коли привел. А то надоело слушать, как он плачет. Да и время его приспело».
Вижу: наклонилась тень, подобрала ребеночка, который верещал…
ebooksa