— Другого раза и не будет, — усмехаюсь я. — Сейчас всё проверят и выяснится, что у нас всё в идеальном порядке. Злопыхатели и подозрительные граждане окажутся посрамлёнными и на годы вперёд никто к нам и не сунется. Отлично всё сложилось, а если бы не сложилось само, такую операцию надо было бы выдумать.
Куренков не отвечает, но вижу, что со мной согласен.
— Ладно, Роман Александрович. Пошёл я, у меня ещё дела имеются. В общем, рад, что вы в порядке и я вместе с вами. Со Звездочётом я вам помогу. Думаю, что помогу.
— Как это?
— Не могу пока сказать.
— Смотри, не перемудри.
— Смело, товарищи, в ногу, — тихо напеваю я. — Духом окрепнем в борьбе. В царство свободы дорогу грудью проложим себе.
— Ну, — говорит Новицкая и смотрит хмуро, сердито. — Что так поздно?
— Ира, Ирочка, Иришка, — улыбаюсь я, — ты зачем такая серьёзная?
— Брагин, я тебя почему ждать должна? — продолжает она злиться.
Я делаю к ней быстрый шаг и обхватываю руками.
— Что за пролетарщина! — зло бросает она и пытается вырываться из моих объятий. — Работяга фабричный. Отпусти, говорю!
— И не подумаю, — шепчу я, зарываясь в её волосы и пробираясь к шее. — И не подумаю.
Я прикасаюсь губами к нежной коже и чувствую электрический импульс, пробегающий по её телу. Будто воздушным шариком по волосам… Искринки щёлкают, проносятся по коже заставляя топорщиться каждый волосок.
— Отпусти, — шепчет она уже не так сурово и подставляет губы поцелую.
И я её целую. Сначала нежно, а потом требовательно и властно. Подхватываю на руки и несу в спальню.
— Поставь, — шепчет она. — Слышишь?!
Слышу, конечно, как не слышать… Аккуратно кладу её на кровать и присаживаюсь рядом. Провожу кончиками пальцев по лицу, соскальзываю к вырезу, касаюсь ключицы. Кожа нежная, бархатистая, молодая и упругая. Как шёлк. И сладкая, как мёд. Ладонь скользит поверх блузки по упругим округлостям, по соблазнительным линиям, по пленительным изгибам.
— Брагин, — шепчет она.
— Ты пахнешь шорохом утреннего леса, — тоже шепчу я.