– Да уж, – прорезался покряхтывающий голос, – привезли вы нам дурную весть. Знаешь, что с такими вестниками делали? То-то! Так что смотри. Знаю, знаю, кто во власть полез – молодежь наша комсомольская. Захотели обормоты новой сладкой жизни для себя, дорвались до кормила! Или это трагедия извечная… как там его – Тургенев? «Отцы и дети». Хоть бы как, лишь бы не так, как батька? А?
И не дав даже сообразить, что ответить, вероятно, не особо и требуя, стал сыпать вопросами:
– И когда мне? Того-этого? Или не знаешь? Врешь, поди? Все жалеете старика. Да с такими новостями, что вы привезли, либо раньше помрешь, либо снова в строй, чтоб не допустить!
Что безобразия в стране творятся, знаю. Ты тоже застал прилавки пустые по своему малолетству? Про нынешнее «твое» не спрашиваю – кормят с Кремля. А там в вашей России? Так уж и изобилие? Или как на Западе – все есть, но цены́ не сложишь – кусается? Успели мне уже показать фильмы цветные из будущего. А сам что скажешь?
Брежнев говорил со всеми его «кхе», «хм» и прочими шамкающими, кряхтящими паузами. Пусть и частил, но место подумать у Терентьева оставалось:
«Вот и пес его знает, что тут ему скажешь… доходчиво и по сути – как там у нас в России?
Я-то буду отталкиваться от своих палестин: в городах люд живет – так, а глубинка, может, и прозябает. Наверняка для каких-то слоев пенсионного населения та же коммуналка – тяжелое бремя. С другой стороны, слышал, что нередко старики поддерживают на свою пенсию детей и внуков.
Ну? И как, в какой коннотации сейчас все это ему объяснить, чтобы коротко, сравнительно с теми и этими реалиями, зарплатами и прочими прожиточными минимумами?»
Вспомнил, как подростком в восьмидесятых выстаивал очереди, принося домой «наборы»… вкусные[103].
И «россиянию» – мясистые бройлерные окорочка… не вкусные.
И уж было открыл рот – попытаться ответить на поставленный вопрос, да прервали.
Сначала сунула нос медсестра, осуждающе зыркнув на терентьевскую сигарету (Ильич с неожиданным проворством свою успел спрятать). Затем в дверях нарисовался один из топтунов-помощников:
– Леонид Ильич, междугородний. Вы просили, если позвонит Щербицкий, вас предупредить.
Брежнев взял телефонную трубку, дождался соединения.
– Володя, здравствуй, дорогой… Я знаю… Это и мое решение… Так будет лучше.
И еще минуты три слушал, хмурился, односложно «дакая» и «некая». Попрощался, отбил. И после еще несколько минут хранил, как показалось, удрученное молчание.
«Разбудил» его опять помощник:
– Леонид Ильич. Там Георгий Карпович приехал.
– Кто? Цинев? Я не вызывал.
– Но он очень просит… настоятельно.