Непогода

Дыхание Антона становится еще чаще. Поднявшись одним движением, он стаскивает с себя брюки вместе с бельем и носками и возвращается ко мне, ведет ладонями по моим ногам снизу вверх, целует в живот и опять спускается ниже, но не прикасается, отчего я не могу найти себе места, даже через ткань ощущая жар находящегося в сантиметре от моей кожи рта.

Я шире развожу бедра, продолжая мелко дрожать от напряженного предвкушения и потребности в большем, тянусь к трусикам руками, но Антон опережает меня:

– Я сам. – Белье он снимает медленно, играя на своем, и моем терпении, накаляя чувственность мгновения до невыносимости. Кружевная резинка, скользнув по коже наждачной бумагой, наконец исчезает. Я выдыхаю, а затем громко всхлипываю, почувствовав внезапное нажатие на клитор. – Ты течешь, – заявляет Антон со странной интонацией в голосе; его глаза на секунду встречаются с моими и возвращаются вниз, как и пальцы, что, пройдясь лаской по лобку, скользят по половым губам, распределяя смазку, и дразня подбираются ко входу, но не двигаются глубже.

Выгнув спину, я зажмуриваюсь и закусываю губу.

– Антон, – зову я спустя несколько секунд. Не знаю, каковы его плану на эту ночь, но у меня больше нет сил терпеть.

– Да? – Он находит мой взгляд и смотрит с ожиданием.

– Иди ко мне, – я тяну к нему руку в приглашающем жесте и качаю головой, уловив в его взгляде сомнение и желание продолжить уже начатое: – Все потом, – обещаю я. – Иди сюда.

И Антон сдается.

Глава 19

Кажется, нынешний рассвет безбожно опаздывает: ночь длится и длится, не зная предела, одним бесконечным мгновением. Под ее темным волшебным покровом мы наглухо скрыты от всего мира и собственных мыслей, а потому с безоглядной легкостью сходим с ума снова и снова.

Короткий сон прерывается вспышками желания, наши с Антом тела будто сами по себе тянутся друг к другу, и нам не остается ничего, кроме безвольного подчинения. Молчаливых ласк, долгих взглядов и страстных поцелуев, нежность которых оставляет горечь на губах.

Этой ночью у меня нет сил размышлять, чем чреват случайный секс с уже почти бывшим мужем, и уж тем более нет шансов прекратить затянувшийся акт самоубийства. Пусть утром я искренне пожалею о собственной слабости, прокляну себя на всех известных мне языках и вдоволь наплачусь, когда наступит неизбежный эмоциональный откат, однако пока на смену опьянению ночи не пришло похмелье дня, я постараюсь навсегда запомнить, каким страстным может быть Антон, неожиданно позабывший про самоконтроль.

Какой восхитительно-безумной, оказывается, может быть близость, когда каждое прикосновение наполнено отчаянной тоской и неизбежностью расставания; какими жадными становятся до боли крепкие объятия и пронзительными – взгляды в темноте.

Мне невыносимо, невозможно хорошо. Я… счастлива.

И ужасно, смертельно несчастна.

Мое тело, утомленное и зацелованное с головы до ног, продолжает изнывать от неуемной потребности заполучить больше, поглотить Антона, впитать его в себя от и до, как будто подобное слияние душ в самом деле возможно.

– Вера… – Хриплый, приглушенный шепот раз за разом прокатывается по мне волнами мурашек и забирается в сердце, опутывает то изнутри свежими нитями, слишком тонкими и упругими, впивающимися в нежную плоть до крови, а я даже не сопротивляюсь, растеряв прежнюю решимость и всякую волю. – Я скучал… – Я вздрагиваю от почти не различимых среди громких рванных вздохов двух коротких слов и выгибаюсь под напором грубых толчков, завершающих эту ночь.

Веки тяжелеют. Тело, напротив, становится невесомым облаком, согретым теплом объятий Антона, как небо закатным солнцем. Не отрываясь друг от друга, мы наконец падаем в глубину сна.

Мой совсем не долгий покой развеивается под прикосновением шероховатых пальцев к щеке. Впервые меня будят подобным образом, и оттого только тяжелее открыть глаза и в реальности встретиться с последствиями минувшей ночи.

Воспоминания мигом наполняют сознание – никакой мнимой амнезии или растерянности. Похоже, мой мозг и в процессе сна взволнованно анализировал случившееся, и только и ждал, когда я вернусь из грез в действительность.