Непогода

По пути домой я совсем не сдержанно продолжаю набирать номер Антона, игнорируя бессмысленность этих звонков, ведь мобильный оператор не присылал сообщения о появлении абонента в сети. Тем не менее руки невольно тянутся к телефону и пальцы вновь и вновь настойчиво жмут на верхнюю строку в списке последних вызовов.

Я действительно очень зла. Настолько, что возникавшие в голове ранее тревожные мысли отходят на второй план: причины отсутствия Антона, связанные с форс-мажором или опасностью, не воспринимаются как убедительные и по-настоящему возможные. Слишком редки столь «удачные» совпадения.

Несколько часов спустя, вдоволь набродившись по квартире и простояв под душем добрые полчаса, я чувствую себя гораздо спокойнее. Телефон лежит на диване экраном вниз, и желания воспользоваться им по прямому назначению, как и заполучить от Антона вразумительное объяснение, нет.

Негативные эмоции этого дня ожидаемо сказываются на мне не лучшим образом: короткая вспышка злости закончилась и покорно уступила место безразличию. Я перегорела, и перспектива в скором времени вернуться к разговору об отсроченном на месяц суде вызывает сплошной дискомфорт.

За окном неумолимо темнеет, мне пора начинать сборы на корпоратив, но расставаться с одиночеством не хочется. Настроение подавленное и откровенно не располагающее к общению; я и Тане, самой близкой своей подруге, до сих пор не позвонила, ограничившись короткой перепиской в мессенджере. Идея выключить в комнате свет и провалиться в сон без сновидений кажется вполне привлекательной.

В конце концов с дивана, где я, распластавшись в позе морской морской звезды, безуспешно пыталась погрузиться в чтение свежей научной статьи одного из своих европейских коллег, меня поднимает данное Пете с Наташей обещание обязательно прийти в ресторан. В этом году мы действительно мало встречаемся в неформальной обстановке, и, как правило, по моей вине.

Поначалу я наряжаюсь без всякого энтузиазма, но в процессе неожиданно увлекаюсь, почувствовав душевный подъем. Очень кстати на ум приходит, что в психотерапии забота о себе, в том числе подобного рода, оправданно служит полезным инструментом.

Здоровая злость, к слову, тоже имеет место быть, за что я, благоразумно отказываясь снова впасть в уныние, и хватаюсь, как утопающий за соломинку. Мне давно пора сосредоточиться на чем-то еще, помимо постоянного анализа наших с Антоном отношений и, пусть и любимой, но заполнившей все мои дни, работы.

Уже после, просидев в ресторане больше пары часов, я убеждаюсь, что не зря вытащила себя из четырех стен съемной квартиры. Не замечая того за семейными и личными проблемами, я очень соскучилась по друзьям с факультета и чуточку (но только чуточку!) по самым раздражающим коллегам: так давно мы не общались, ограничиваясь приветственными кивками в институте.

– Вера, пойдем танцевать! – Только что вернувшаяся из туалетной комнаты Наташа хватает меня за руку и тянет вверх, заставляя подняться из-за стола. – Хватит рассиживаться!

Я смеюсь и якобы неохотно плетусь следом за ней в небольшой людской полукруг, стихийно образовавшийся на свободном от столиков пространстве ресторанного зала. В колонках громко играет старая, знакомая и тем не менее безымянная для моей памяти мелодия, под которую мы, взяв друг друга под локоть, пляшем неуклюжее подобие польки и весело хихикаем над комичной нелепостью собственных движений.

Через несколько человек после нас с Наташей заводит ближайших соседей Петя, вынуждая тех активнее выступать вперед, отчего вся наша цепочка немного рушится и теряет слаженность.

– Ну куда ты разошелся, Петр Олегович, – доносится до меня чужое замечание.

Я улыбаюсь. Не помню, когда мне было так спокойно и хорошо, когда я последний раз позволяла себе демонстрировать яркие эмоции в присутствии других людей. Прожив год со сдержанным, едва ли не равнодушным ко всему вокруг Антоном, я и сама стала слишком замороженной – моя пожизненная стеснительность тому очень помогла. Сейчас же, под влиянием более раскрепощенного окружения, я будто заражаюсь их энергией, впитывая ту в себя, как живительный эликсир.

Петя ловит мой взгляд и подмигивает. В ответ я шутя хмурю брови и щурюсь, подначивая. Мы знакомы с юности и годами не меняем прежних привычек в общении: эта мимика давно не выражает ничего, за исключением дружеского взаимодействия. Однако сегодня прошлые ощущения кажутся почти забытыми, словно в подобные гляделки с Петей я играла еще в прошлой жизни.

Или так оно и было? Неужели влюбившись в Антона я потеряла всю себя?

Я не успеваю задуматься всерьез. Раздаются первые звуки новой песни, и, шагнув вперед, Петр быстро вытаскивает меня из ряда.

– Давай танцевать, Верунчик, – говорит он, пока с его лица не сходит хитрая улыбка довольного проделанной рокировкой человека.

– Из нас двоих на самом деле танцевать умеешь только ты, – замечаю я далеко не в первый раз и вовсе не из ложной скромности: с координацией движений мы не дружны, и затем бурчу больше для проформы: – Почему я опять должна позориться? – Впрочем, вопреки прозвучавшим словам, я рада оказаться в паре с умеющим танцевать мужчиной.

– Вторую руку давай, – не обращая внимания на мои жалобы, Петя начинает двигаться, и я осторожно повторяю за ним. – Неуклюжая ты наша.