Подари мне семью

22
18
20
22
24
26
28
30

– Обувайся.

Ведет меня на крышу.

Не знаю, где он раздобыл ключ, но следую за ним неотступно. Держу мороженое, пока он расстилает плед, и первой опускаюсь на мягкую ткань, потому что ноги превращаются в подобие желе – вот-вот подогнутся колени.

Легкий ветерок щекочет шею, пытается остудить пылающие щеки – но жар сильнее. Он опаляет неконтролируемой вспышкой грудь, сосредоточивается внизу живота и стремится к кончикам пальцев. Всю меня поджигает за считанные секунды.

И я больше не я. Я – огромный огненный факел, освещающий все вокруг.

– Хорошо здесь.

Высекаю хрипло и с благодарностью вцепляюсь в протянутую ложку. Мороженое приятно холодит нёбо и дразнит взбудораженные рецепторы.

– Ананасовое.

Зачем-то шепчу я и цепенею. Несмотря на вечерний полумрак, отчетливо вижу искры в Никитиных глазах и распадаюсь на множество атомов. Мои онемевшие ладони прилипают к ведерку с подтаявшим лакомством, сердце барахтается в горле, просыпается аритмия.

Я одновременно и жду того, что сделает Лебедев, как новогоднего чуда. И боюсь того, что он предпримет.

– Я виноват перед тобой, Кира. Очень. И очень хочу это исправить. Я понимаю, что тебе потребуется много времени. Понимаю, что ты нескоро начнешь доверять мне безоговорочно. Если вообще начнешь. Но давай хотя бы попробуем.

Чеканит он так горячо и искренне, что я отпускаю. Не прошлое – себя.

Ведерко падает из рук и катится куда-то в сторону. Ложки приземляются на плед с глухим стуком. Но я этого не замечаю. Фиксирую только порывистое Никитино движение и захлебываюсь от дикой дозы адреналина, выпрыскивающегося в кровь.

Чувствую, как теплые пальцы оглаживают скулы. Как очерчивают подбородок. И как скользят ниже, рисуя что-то непонятное на ключице.

Сама вперед подаюсь. Или это Никита меня к себе подгребает, теряя крупицы терпения. Не медлит больше ни секунды. Выбивает вздох из моей грудной клетки. Впивается жадным поцелуем в мои искусанные губы. И терзает, терзает, терзает. Лишая кислорода и замещая его чем-то более важным.

Мое едва различимое «давай попробуем» тонет в рваном стоне.

Лебедев распластывает меня по покрывалу. Нависает сверху. Лопатки упираются в жесткую поверхность, но я не могу думать ни о чем, кроме безумия, захлестывающего нас обоих.

Это оно толкает меня на безрассудства, поселяет пожар в теле и руководит моими действиями. Это оно расстегивает пуговицы на Никитиной рубашке. Оно впивается зубами в его шею. И оно касается ремня на его брюках.

– Подожди.

Выпутываюсь из тумана вожделения несмело, когда мы то ли наполовину одеты, то ли наполовину раздеты. Трясу головой из стороны в сторону и крепко зажмуриваю веки, пряча пару слезинок, повисающих на ресницах.