Я молчал. Говорить было нечего, да и не хотелось. Оставалось досадовать на свою глупость и доверчивость и надеяться на то, что оставленные во дворе приставы спасут нас в последний момент. Дергаться, пытаться напасть или убежать было бессмысленно. Как стреляют люди из этой банды, я прекрасно знал.
Не дождавшись ответа, Травин произнес:
— Жаль.
Это было даже искренне, но относилось, скорее, не к моей смерти, а к необходимости потрошить ценную вещь. И тут во дворе началась частая стрельба.
Травин поморщился и бросил слуге:
— Семён, глянь, что там, только быстро.
Бандит, осмотрительно не приближаясь к Боголюбову, направился к окну. И, лишь только миновал инспектора, как тот попытался было выхватить револьвер. Выстрел был почти бесшумным: я услышал лишь щелчок бойка о капсюль, и тут же застонал Боголюбов, хватаясь за простреленную руку. Я же, едва Платон Сергеевич потянулся к кобуре, сделал быстрый шаг в сторону, присел, прячась от Травина за комод, и одновременно выдрал из кобуры свой «кольт».
Целиться было некогда, и я трижды выпалил навскидку в сторону стоявшего у окна Семёна. Сейчас его профиль был прекрасно виден. Мне повезло: я попал в темный силуэт минимум один раз. Бандит согнулся пополам и, прижимая руки к животу, со стоном рухнул на пол. Рядом стукнул об пол револьвер. И тут же трижды щелкнул курок, а комод трижды толкнул меня в плечо. Ощутимо так толкнул. Но старая крепкая дубовая мебель из хорошей толстой доски меня спасла.
Теперь у нас была почти патовая позиция: я не могу высунуться, иначе Травин меня тут же пристрелит. Но и он не может кинуться вперед, опасаясь моего выстрела.
На улице продолжалась пальба, кто-то кричал, кто-то ругался. Я понимал, что нужно что-то делать, что сидение за комодом — плохая тактика, но что именно, придумать не мог. Стрелять наугад? У меня не «Глок» с пятнадцатью патронами в магазине. Еще три выстрела, потом придется перезаряжаться, и тогда мне точно конец. Но чтобы увидеть цель, придется высунуться, а против такого стрелка, как Травин, это равносильно самоубийству.
Стрельба на улице стала стихать.
— Ваше благородие, мы чичас! — закричал кто-то из приставов. — Почитай всех убрали, последнего прикончим и к вам придем.
Скрипнула половая доска. Совсем рядом скрипнула, и я решился: высунул руку из-за укрытия и пальнул вдоль комода, направив ствол револьвера снизу вверх. Куда я попал — сразу не понял, но Травин натуральным образом заверещал от боли. Спустя секунду он грохнулся на пол совсем рядом со мной.
Упавшее тело взметнуло в воздух облако пыли, на время лишив меня ориентации в пространстве. Когда я прочихался, проморгался, и поднялся на ноги, увидел: Травин подобрался совсем близко, ему оставалось сделать лишь еще один шаг. И вот только тогда мне стало страшно по-настоящему, только тогда я ощутил толщину того волоска, что отделял меня от смерти.
На полу рядом со мной подвывал Травин: пуля тридцать восьмого калибра разбила ему бедро. Сейчас он был не боец, но я, на всякий случай, носком ботинка откинул подальше от него револьвер. Семён у окна почти затих: пуля угодила ему в правый бок и разворотила печень. Теперь можно было подойти к Боголюбову, не опасаясь внезапного выстрела в спину.
Инспектор, сообразив, что бой окончен, попытался было сесть, и это ему даже удалось. Надо было перевязать его, но у меня не было ни бинтов, ни даже элементарного ножа, чтобы разрезать рукав сюртука. Впрочем, нож нашелся в кармане у Боголюбова, а на бинты я с помощью всё того же ножа распустил найденные в комоде льняные простыни. Санитар из меня плоховатый, но я сумел худо-бедно наложить повязку на простреленную руку, и подвесить её на перевязь. Дальше пускай доктор справляется.
Вместе мы отправились обратно, навстречу приставам. Они, управившись у себя, как раз должны были прийти нам на помощь. Наверное, поэтому я не сразу обратил внимание на шаги. А обернувшись, увидел того самого хлыща с тросточкой. Он доставал из кармана револьвер и явно не для того, чтобы почесать мушкой затылок. Я сунул руку за пазуху, выхватил «кольт» из кобуры и, едва направив оружие в сторону хлыща, выстрелил. Промазал.
В барабане оставался один патрон. Прицеливался я, наверное, целую вечности, но промахиваться было нельзя. Мы выстрелили одновременно. Что-то ударило меня в грудь, но, падая, я успел увидеть, как падает и мой противник.
Глава 33
Я проснулся — или очнулся — и сразу вспомнил всё то, чем закончился мой визит к Травину. Собственно, вспоминать было не так уж много: хлыщ с усиками, выстрел, удар в грудь. Не помер — уже хорошо. Грудь болела. Насколько серьезной оказалась рана, мне было неизвестно, а потому я сильно ворочаться не стал, зато принялся активно крутить головой, оглядываясь по сторонам.