У окна друг напротив друга устроились пожилой мужчина с явно избыточным весом и юная девушка. Не то, чтобы совсем ребенок — лет восемнадцать, или даже чуть старше. С первого взгляда было видно: отец и дочь. Ещё было заметно, что от матери девушка взяла, всё-таки больше, и это не могло не радовать. Судя по нарядам, они последние несколько лет провели в несусветной глуши. Ну и богатством похвалиться, очевидно, тоже не могли: перед путешественниками в тарелках была какая-то серая каша с куском вчерашнего черного хлеба.
— Вы позволите присесть? — обратился Клейст к мужчине.
Тот оценивающе взглянул на механика и, видимо, признал его достойным совместной трапезы.
— Садитесь, пожалуйста.
Клейст тут же уселся рядом с девушкой, мне же досталось место рядом с её отцом. Соседство не из самых приятных: рядом с человеком такой комплекции уместиться за столом было трудновато, но это неудобство искупал прекрасный вид на интересную девушку. Тут же подскочил официант:
— Что вам угодно, господа?
Клейст решил взять управление на себя:
— Нам угодно графинчик хлебного вина и к нему достаточное количество хорошей плотной закуски.
— Будет исполнено.
В ожидании заказа мы принялись знакомиться.
— Разрешите представиться: Николай Генрихович Клейст, механик.
Прежде, чем назвать своё имя, я искоса бросил взгляд на своего соседа и успел заметить, как он недовольно поморщился. Что это? Снобизм?
— Стриженов Владимир Антонович, гонщик и отчасти промышленник.
Очевидно, толстяк был уже не слишком рад нашему соседству, но отменить свое разрешение без потери лица он уже не мог.
— Огинский Петр Фомич. Из тех самых Огинских.
«Тех самых» было старательно подчеркнуто голосом. Про Огинских я немного слышал и, в первую очередь, конечно, о знаменитом полонезе. Но поскольку никакой титул не был присовокуплен к имени, можно было сделать вывод, что Петр Фомич принадлежит к мелкой побочной ветви рода, ныне обнищавшей и готовой вот-вот угаснуть.
— Дочь моя, Елизавета Петровна, — исполнял обязательную программу Огинский. — Вышла в возраст, и ныне мы следуем в Санкт-Петербург для надлежащего представления в Вареньки в общество.
— Очень приятно, — произнес я и, вспомнив наставления прадеда, присмотрелся к девушке.
Она была мила. Даже, наверное, красива. Но фигуру скрывало старомодное глухое дорожное платье, а лицо — небольшая вуалетка. Впрочем, я сумел рассмотреть, что кожа её чиста и свежа, а щеки, несмотря на темную одежду, лишены болезненной бледности. На такую девушку стоило попытаться произвести впечатление, и я чуточку распустил хвост:
— Мы с Николаем Григорьевичем тоже едем в столицу, но, в отличие от вас, для участия в больших Императорских гонках.