– Если все сделаем правильно, то развалится только ратуша. Жилых домов там нет, а застеклить окна заново… думаю, гильдиям это по карману. Как и остальным, кто может позволить себе вести дела в центре города. – Он галантно вытащил длинную щепку из ее растрепавшейся прически и щелчком отправил в полет. – А что до наших фанатиков… Хорошо, что их там больше нет, одно лишь облегчение – не нужно тревожиться о них. Зато грохот поможет со второю частью плана: до нас никому не будет дела, и мы покинем игорный дом почти беспрепятственно.
– Почти?
– А что король-ублюдок?.. Ты обещал его мне! Обещал!
– Мой добрый друг, любезный Нильс… я обещал лишь то, что не буду мешать тебе вершить свой суд. Но кто мог подумать, что он расправится с собой сам? Ты должен быть доволен.
– Я не могу быть доволен, пока он жив. Ведь он еще жив…
– В беспамятстве. И, думаю, надолго. Но если он очнется и вновь возьмется играть в бога, то обнаружит, что от его храма осталась груда камней. Символ тупого послушания будет уничтожен, и об этом узнает каждая собака в Хёстенбурге.
Белоголовый бандит был в ярости, но сделать ничего не мог. Луизе оставалось только надеяться, что он никогда не узнает, кто на самом деле разрушил его планы. Не узнает о письме, которое она тайком отправила Агнесс.
Дело было плохо. Луиза оторвалась от созерцания карт в своей руке и обнаружила, что на нее все смотрят. За небольшим столом сидели четверо – как раз столько, сколько нужно. Играли пара на пару – Вольфганг с Клариссой против нее с Чайкой. Напарница Луизы раздраженно надувала щеки, что делало ее похожей на сурка, ведь к шее картежницы были шарфом примотаны два мешочка с подогретой солью. Чего только не перепробовала Этель, чтобы смягчить грубый прокуренный голос Чайки! Но сейчас проблема была не в ней.
– Ну и? Долго пыхтеть будешь?
– Воспитанные девушки так не говорят, – машинально поправила ее Луиза. Скверно, очень скверно. Она со вздохом положила карточный веер рубашками наверх. – Ренонс, я пас.
– Как говорить, я запомнила, память у меня приличная. А вот по тебе сразу было видно, что рука никуда не годится. И ты даже не подала мне знак! Все на лице написано… Можешь хоть брови не поднимать так жалобно? Они-то не расплачутся.
Крыть было нечем. Чайка действительно оказалась более прилежной ученицей, чем сама Луиза. Уже через месяц она выучила необходимые правила этикета, будто он был очередной азартной игрой. Ее походка в тесных туфельках на каблуке еще казалась несколько ходульной, а в речи проскальзывали грубоватые выражения, но она тренировалась изо дня в день. И несмотря на то как девушки сблизились за последние недели, за карточным столом Чайка была неумолима и сурова.
– Не переживай, милая, – проворковала Кларисса, ободряюще протянув через стол руку. – Я, например, ничего не поняла…
– Ты не каталы из «Эрмелина», – отрезала Чайка. – И потом, твоему мастерству актрисы стоит поучиться.
– Не говори «каталы», – взмолилась Луиза. – Мы же договаривались!
– Ну, крупье, игроки… Все одно жулики и шулера. Вот что с тобой делать?
– А вы наоборот, – подал голос Вольфганг.
– Что значит «наоборот»?
– Пусть Луковка себе гримасничает. На нее тогда смотреть будут, не на тебя, – пояснил старый музыкант.
Чайка крепко задумалась, зарывшись носом в край шарфа. Наконец она приняла какое-то решение.