— Ты сходила к Анай? — спросил я у нее, когда возвращались вместе на стройку.
— Да-да, ты знаешь, она уже рассчиталась на ферме… — заголосила, улыбаясь, моя жена. — Ой, если бы ты видел, какая она красивая…
— Кто?
— Анай. Я и не узнала, когда увидела ее у зеркала, такая нарядная, подумала, гостья какая приехала к ним.
— Прятала она себя в старье. Недаром говорят: и одежда красит человека.
— Раньше я не видела чтоб у нее улыбались глаза, — сообщила как откровение какое Патимат.
— А не заговорила ли в ней пятая струна? — спрашиваю я, вспомнив давний разговор с женой об Анай.
— Какая?
— Ну, пятая, как ты говорила, невидимая?
— Очень даже может быть, — отвечает, смеясь, Патимат.
Третий день подряд то моросит, то идет дождь. На стекла моей рабочей кабины ложатся мелкие дождевые капли и стекают по стеклам тонким слоем воды. Очертания гор сквозь такие стекла теряют четкость. Изображение мутное, расплывается, как на плохом фотоснимке.
— Ты деньги получил? — спрашивает меня Минатулла.
— Что?
— Деньги, говорю, получил?
— Мне никто ничего не сказал. — Я совсем и позабыл об этом и как-то даже приободрился, услышав о таком.
— Там в конторе спрашивали, почему ты не идешь получать?
— Совсем позабыл. Ты не шутишь?
— Нет. Иди.
— Пойду, конечно, пойду, раствора вам на сегодня хватит?
— Хватит.