Опасная тропа

ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ

Голубой конверт с сине-красной каймой. Адрес: «Дагестан, поселок Зеленоморск, совхоз Манас, студентке университета Адзиевой Цуэри». Обратного адреса нет, на почтовом штемпеле с трудом читается «Бухара». Все тот же витиеватый почерк с удлиненными хвостиками букв.

«Здравствуй, Цуэрочка, здравствуй, радость моя! Что же это ты всхлипнула на прощанье, я не надолго уехал от тебя, скоро вернусь. Это первая большая разлука с той нашей встречи в ущелье Конгожи. Даже самому вдохновленному певцу не воспеть чудесные мгновения, ибо нет слов и не хватит красок воссоздать радугу нашего счастья. Сколько ласки и нежности, сколько любви было в природе и в нас самих! И все это я чувствовал потому, что ты была рядом, чистая, преданная, девочка моя шилагинская. Не забыть мне никогда недолгих мгновений счастья, той тишины среди грусти камней и ликования трав. Боже, как я счастлив, что встретил тебя! Теперь ты всегда рядом со мной, с моим дыханием, такая желанная и близкая.

Ты ведь знаешь, я пишу стихи, но вряд ли я осмелюсь называть себя поэтом. Чтобы стать им, надо изучать жизнь, поэтому я должен ездить, видеть другие края, других людей, вдыхать запахи других лугов. Ты, наверное, сейчас на сборе винограда, не скучай, девочка моя шилагинская… Но разве мне станет легче, если ты не будешь скучать обо мне? Я хочу, чтобы ты переживала разлуку так, как я ее переживаю, чтобы ты ждала встречи, как я ее жду.

Приехал сюда в полдень, жара невыносимая, пыль… но Бухара не может не удивить даже самого искушенного путешественника. Удивительный этот древний город. Здесь поражают взор чудесные памятники восточного зодчества. Сколько их! Прямо город-музей. В детстве я часто слышал название этого города от отца. Как торжественно и уважительно произносил он слово «Бухара!» Но до конца восторженность отца я понял, когда сам увидел эти мавзолеи и медресе, минареты и дома, сотворенные с ювелирной изящностью и тонкостью. Теперь иными глазами вижу мир, девочка ты моя шилагинская, глазами твоими, любимая моя! Как не восторгаться мавзолеем Исмаила Самони, минаретом Кальяна и медресе Улугбека! Что за величие человеческого духа, сколько здесь искусного, отточенного, совершенного, сколько форм и линии, радующих глаз! Не случайно в горских сказках столько сказано о Бухаре: чуть не каждый ее герой обязательно из этого города — и звездочет, и ученый, и строитель. Умирал герой — его хоронили в Бухаре и воздвигали мавзолей. О красоте Бухары трудно рассказывать, ее нужно увидеть. Я мог бы взять тебя с собой, но твоя учеба… У нас еще будет время приехать сюда вместе… Как говорят горцы, смотреть — это еще не значит видеть. Мой взор, обращенный к величию красоты, обласкан тобой, девочка ты моя шилагинская. Вершиной красоты ты стала для меня, и с этой вершины мне легче созерцать все остальное в мире. Я закрываю глаза, и передо мной встает твой образ. Вспоминаю каждый день нашей любви, каждый твой жест, каждый твой взгляд. Я ощущаю, чувствую тебя. Тайна памяти — это тайна любви. Я вижу тебя в волнах сновидений, моя душа требует, зовет тебя. Ничего в этом мире я так не боюсь, как потерять тебя, тебя потерять боюсь, больше ничего. Моя хорошая, я больше не хочу разлучаться с тобой, с твоими всепонимающими глазами. Чтобы жить, мне надо знать, что ты есть на свете, что ты любишь меня, что я могу сказать тебе «Здравствуй, родная». В этом мое человеческое и поэтическое счастье, если можно так сказать.

Скоро, скоро прилечу я к тебе, прилечу, диво мое, девочка ты моя шилагинская! Все прекрасное на свете связано с тобой. Не знаю, что бы я делал, чем бы я жил на этой земле бел тебя.

«Ой, мамочка ты моя!» — удивительной мелодией звучит твое радостное, восхищенное восклицание.

Сейчас я вижу тебя в кумыкской степи, ты срезаешь с виноградных лоз налитые солнцем, спелые грозди. Солнечные лучи ласкают тебя. Твою хрупкую фигурку я вижу легкой тенью на земле. Твой стан я невольно сравниваю с колонной в мавзолее Улугбека, которую называют жемчужиной Бухары. Девочка ты моя шилагинская, пленившая в живописном и суровом ущелье Конгожи, дорога ты мне очень…

Поездов ночные перестуки, Тишины натянутая нить, Разве тот, кто не грустит в разлуке, Будет в силах встречу оценить? Разве тот, кому любовь земная В звездный час его судьбы дана, Проживет хоть день, тоски не зная, Вдалеке от милого окна? И прошу я тихо и мятежно, И молящ мой воспаленный взор: Сохрани меня, моя надежда, Как не раз хранила до сих пор. Сохрани в неверный час рассвета, Сохрани в ненастье ледяном Для весны последнего привета Соловьиным выстраданным днем. Для того, что навсегда связало Мир во мне и мир вокруг меня, Чтоб она всего лишь и сказала: «Здравствуй, милый…», голову склоня. И пред этим вечным, нежным, строгим, Что не станет ветошью навек? Слава, что ль? — стремление убогих. Почести ль? — тщеславие калек. Иль успех? — корысть души досужей. Иль богатство? — бедная мечта. Ничего мне этого не нужно. Для чего мне эта маята, Если голос мой с мольбою прежней Шепчет до утра слова одни: Сохрани меня, моя надежда, Если только можешь, сохрани.

Меня здесь приветливо встретили земляки. Старик Усман, он работает в лудильной мастерской, не отпустил меня в гостиницу. Удивительно, на родной земле мы могли бы не заметить друг друга, а здесь… Он встретил меня как родного сына. У него есть сын, он намного младше меня, учится в Москве, скоро вернется домой геологом.

Неделю я пробуду у этого славного человека, которого знают здесь все от мала до велика, потом заеду на неделю в Москву и вернусь к тебе.

Радость моя, теперь можешь написать мне прямо в Москву, хорошо? А сейчас пора прощаться. Береги себя, не перегревай голову на солнце и не усердствуй на винограднике, я же знаю, ты всегда и везде хочешь быть первой! Итак, до встречи, любовь моя!

Навеки твой Нури».

ПИСЬМО ПЯТОЕ

Авиаконверт. Адрес: Бухара, главпочтамт, до востребования, Нури-Саиду. Послано из Махачкалы, Мурадовой Меседу.

«Здравствуй, Нури!

Все у нас хорошо, ты не беспокойся. Был в городе грипп, какой-то азиатский, он нас уже миновал. Мурадик ходит в школу, учительница хвалила его. Он старается, особенно после того, как ты с ним поговорил как мужчина с мужчиной. А дочка, видно, простудилась, несколько дней кашляла, капризничала, но сейчас ей лучше. Ты спрашиваешь, что купить. Нам ничего не надо, поскорее только возвращайся домой. Тебе было письмо из издательства, они пишут, что перенесли твою книгу на следующий год. Это уже в который раз… Мне кажется, тебе там кто-то мешает, только ты не огорчайся.

В газете были напечатаны твои новые стихи. Скажу откровенно, мне они не совеем понравились. В них человек какой-то отрешенный, какой-то потерянный и одинокий. Прости за дерзость, но эти стихи вызвали у меня неприятное ощущение. Знаю, ты легко раним, но мне хотелось быть искренней. Их не сравнить со стихами, что были в «Комсомолке», там боль поэта, высокая поэзия любви.

Да, еще чуть не забыла. Какой-то молодой композитор написал на них песню, ее передавали по радио, потом я слышала, как девушки пели ее прямо на улице.

Когда тебя нет, Нури, к нам почти никто не приходит, да и кому захочется в нашей конуре сидеть? Когда же наконец мы получим квартиру, когда это будет?..

На улице встретила Муталиба, он спросил о тебе, потом сказал, что говорил в горисполкоме о нашей квартире… Спасибо ему за доброе слово, на душе стало легче.