Виктор кивнул на пакетик с бриллиантами.
— Это моя плата за то, чтобы вы вернулись.
— Я могу и так их забрать.
— Не можете. Вам придется избавиться от меня. Но вы… — Виктор посмотрел на плакат с бегущими спортсменами в далеком восемьдесят четвертом. — … вы еще не полностью утратили человеческое лицо. Я еще помню того чемпиона в раздевалке. И пусть он споткнулся, но он все еще может прийти к финишу первым.
По лицу Шарова пробежала неуловимая тень. Он что‑то серьезно обдумывал. Годы, проведенные в системе, не прошли мимо — он стал другим. Совсем другим, полностью. И внешне, и внутренне. Ему было искренне наплевать на вчерашнего заключенного, его дальнейшую судьбу, как было наплевать и на его погибшую возлюбленную. И все же…
Шаров перевел взгляд на фотографию календаря.
— Я ведь тогда тебе просто не поверил. Сам подумай. К мастеру спорта, который в то время даже на одной ноге мог опередить всех соперников, пришел какой‑то сопляк и начал нести сущий бред. Откровенно говоря, я взбесился. Ладно бы ты просто автограф попросил. И что получилось… Если бы я послушал тебя, если бы услышал, что ты говорил, возможно, сейчас не сидел бы за этим столом. — Он помолчал, опустил тяжелые веки, потом быстро взглянул на Виктора и сказал: — Я дам тебе еще один шанс. Возможно, другого не будет.
За окном прогромыхал грузовик и приземистый опорный пункт как‑то разом встряхнуло.
— Ты кому‑нибудь, хоть своему коту, хоть черту лысому говорил, что пойдешь к колодцу?
Виктор задумался.
Может быть, он, будучи в подпитии, что‑нибудь обронил на квартире у Шкета? Вроде бы нет. Где еще он был? Тете Оле… да, сказал, что будет дома, и чтобы она не стеснялась обращаться, пока он не устроился на работу… но, чтобы про колодец… Да и тетя Оля… она же не может быть маньяком. Это исключено.
— Нет, — твердо сказал он. — Никому.
— Ты уверен?
Виктор уже ни в чем не был уверен. Кто мог быть в курсе? Он вдруг вспомнил, как оглядывал двор из окна квартиры Шкета, как выходил из дома несколько раз и ощущал на себе пристальные взгляды, шел к дому Лены и испытывал то же самое неприятное чувство слежки. Почему‑то при разговоре с Шаровым у него возникло ощущение, что это именно участковый следил за ним.
— Мне кажется… я думал… это вы за мой следите.
— Я же сказал, нет. И мысли такой не было. Зачем мне это?
— Ну мало ли.
— Значит, никто не знал, куда ты идешь.
— Никто. Разве что… — Виктор подумал, что только один человек был в курсе. Только он сам. В прошлом. Витя знал, что он туда рано или поздно пойдет. Но…
— Что?