— Какую записку? — шепотом спросил Витя и спохватился, что все равно никто не услышит его вопрос.
— Я должен сказать тебе спасибо за то, что ты сделал. Я знаю, это было очень‑очень трудно. Ты сильно рисковал, но у тебя получилось. Молодец. Сегодня я забрал посылку. Там, в колодце Моцарта, где ты ее и оставил.
У Вити перехватило дыхание и ком встал в горле.
— Забрал? — тихо спросил он, и перед глазами тут же возникла картина, как он с фонариком бежит к колодцу, спотыкаясь и цепляясь ногами за коряги и сорную траву, а рядом… в кустах, будто бы кто‑то есть или ему это мерещится.
— Забрал, — словно услышав его, сказал голос. — Это было непросто. Мне пришлось спуститься туда. На самое дно. Хорошо, что я… то есть… хорошо, что когда‑то я научился лазать по канату на одних руках…
С замиранием сердца Витя слушал эти слова и не мог поверить в услышанное. Где‑то в глубине души, он, конечно же, уже задавал себе этот вопрос, но так и не нашел на него ответ, потому что было страшно.
В колонках опять послышался треск — насколько сильный, что Витя отпрянул и едва не опрокинул магнитофон на пол. Он остановил воспроизведение, отыскал регулятор громкости и сделал тише.
Затем на цыпочках прокрался к двери и прислонил ухо к холодной поверхности. Ни звука. Мама, скорее всего, видит девятый сон.
Он вернулся к столу и еще минут пятнадцать сидел на стуле, вслушиваясь в тишину.
Наконец, когда мама пару раз перевернулась на кровати и пружины под ее весом синхронно скрипнули, он облегченно выдохнул.
Больше нельзя необдуманно рисковать. Каждый шаг, каждое действие, каждый вздох должны быть тщательно продуманы.
Прежде чем снова накрыться одеялом, Витя посмотрел на часы. Они показывали ровно два часа ночи.
Он нажал кнопку воспроизведения и далекий голос, прорывающийся сквозь бездну, продолжил.
— Я должен тебе все рассказать, хотя, думаю, ты уже о многом и сам догадался. Не знаю, как так получилось, понятия не имею. Возможно, это аномалия магнитофона. Может быть, наш дом стоит в таком месте, которые бы назвали червоточиной. Ты скорее всего и не слышал о таких вещах, хотя у Стругацких есть похожее.
— В общем… — мужчина закашлялся, будто не мог заставить себя произнести следующее слово. — Ты вряд ли мне поверишь, но сейчас две тысячи десятый год. Нас разделяет двадцать шесть лет. Это невероятно. Это невозможно. И я прекрасно представляю, что ты сейчас чувствуешь.
Витя приник ухом к теплой и шершавой ткани колонки, боясь пропустить хоть слово.
Одна единственная мысль — «этого не может быть!» — вертелась у него в голове, но рядом с ней, выше и мощнее, отчетливее, звучала и другая: «Но ты же сам все слышишь! Ты думал об этом, но боялся себе признаться! И вот тебе доказательства!»
«Это не доказательства!» — отвечал он сам себе. — «Это полная ерунда! Кто‑то решил подшутить надо мной. Может быть даже… Шершень!»
«Ну‑у нет! Владик на такое никогда бы не пошел. Он бы честно мне все сказал, как есть», — парировал он внутреннего критика.
— Думаю, ты не сразу мне поверишь. Но… — магнитофон опять зашумел, и Витя сделал еще тише. — В общем, я это — ты, только… я в будущем, я тот же самый Витя, но в две тысячи десятом году. Вот. — Мужчина выдохнул с облегчением. — Хочешь доказательства… я знаю, они тебе понадобятся. На внутренней стороне крышки нашего письменного стола я вырезал ножом имя одной девочки. Сказать тебе ее имя?
ebooksa