— Так плохо?
Она кивнула.
— Дети… заторможены… не реагируют, — ответила она почти шепотом, чтобы никто ее не услышал. — Будто находятся где-то далеко. Честно говоря, мне страшно стало, когда я увидела их… что это такое? Это явно не переохлаждение, как мне сказали…
Он опустил голову.
— Когда я воевал, бывало такое, очень похожее на то, что вы рассказываете — особенно новобранцы были подвержены, хотя, когда шли ожесточенные бои и мы постоянно отступали… потери были особенно велики, тут уж и старики сдавались, психика не выдерживала. Тогда-то кстати, и был издан тот самый приказ № 320 про фронтовые сто граммов. Можете не верить, но… помогало. Но там все-таки были бойцы и война не на жизнь, а на смерть, там был ужас, страх, кровь… а тут… — обычная игра, школьная «Зарница»… что они могли там увидеть, чего могли испугаться? — он потер седые виски и Галина увидела, что руки его мелко дрожат.
— Да что они могли там увидеть⁈ — физрук Альберт Николаевич внезапно отвлекся от кроссворда и вклинился в разговор. — Испугались собственной тени. Тепличные дети пошли, не то что в наше время… Кстати… не знаете случайно, что такое настил из досок для сна в избе под потолком между печкой и противоположной ей стеной? — он постучал карандашом по свободным клеточкам. Шесть букв.
Галина покачала головой и отвернулась. Он был ей противен. Мерзок.
— Ну не знаете и не знаете, чего сразу психовать… — пробурчал физрук. — Николай Николаич, вы же в то время жили… как это называется?
Военрук пробуравил молодого учителя тяжелым взглядом:
— Полати. Это называется полати.
Глава 43
1941 год
Шаров попятился, наткнулся на скамейку и, не удержав равновесие, сел прямо на мокрые деревяшки. Сколько раз он слышал этот голос во сне и каждый раз удивлялся — почему Петр Андреевич, его тренер, говорит словно бы чужим голосом — басовитым, медленным, слегка нараспев, когда этот медленный голос ему не то чтобы не шел, он ему словно не принадлежал. Приезжая на тренировку, Илья вслушивался в команды и порой даже забывался, пытаясь понять, в чем же дело — то ли эхо стадиона так искажало голос тренера, то ли еще непонятно что, но ему постоянно казалось и даже снилось порой, что настоящий голос его тренера другой — резкий, порывистый, грубоватый.
— Эй, ты слышишь меня⁈ Илья, ты где витаешь?
Илья смотрел на Петра Андреевича будто бы впервые его видел и пугался своего состояния.
— Больше никаких отлучек со сборов! — говорил медленно тренер. — Вот стоит один раз дать слабину, ты готов на шею сесть! Да все вы такие! — ругал его тренер, но все равно отпускал — спортсмены должны расслабляться, иначе результатов не видать.
— У меня такое ощущение, — как-то раз сказал ему Петр Андреевич в раздевалке, что ты меня принимаешь за кого-то другого. — У тебя все хорошо?
— Да, — быстро ответил Илья. — То есть…
— Что? Опять?
— Ага… — признался он. — Голова болела так сильно, что всю ночь не спал.