Он сразу увидел коренастого мужчину, который стоял лицом к сараю. Руки его были подняты, ноги на ширине плеч. Какой-то мужчина в кожаном пальто обыскивал его карманы.
— Ты с ними заодно? Признавайся, лейтенант! Откуда взялась эта штука в сарае?
— Это спецзадание, — донесся до Шарова глухой голос.
— Спецзадание? Чье? Гитлеровское?
— Я требую связаться с начальником управления военной контрразведки полковником Сахновым и доложить о находке. Это очень важно.
— Мы свяжемся. Обязательно свяжемся. И с Сахновым, и со всеми остальными. Но сначала ты нам все расскажешь. Куда сбежали дети. Отвечай, гад!
Сильный удар под ребра заставил Грома пошатнуться. Однако он устоял и смачно плюнул себе под ноги.
— Вот ты как, Гром… ну ничего. Заговоришь. Давно на тебя уже папочка имеется.
Штатский повернулся к стоящим рядом мужчинам в шинелях, на поясах которых висели кобуры.
— Забирайте его. А вы… — он махнул рукой группе примерно из семи человек, — возьмите собаку у Каца и прочешите здесь все вокруг. Особенно с той стороны забора, я знаю там есть где спрятаться.
Услышав эти слова, Гром начал медленно поворачиваться, но очередной удар по ногам и почкам остановил его.
— Что, попал⁈ — с удовлетворением рявкнул штатский. — Быстро, они там! — и он махнул рукой по направлению к тому месту, где скрывался Шаров.
— Черт! — вырвалось у него. Пригнувшись, он как можно быстрее побежал вдоль забора, забирая правее и отдаляясь от рынка — там тянулись ветхие огородики, домишки, полуразвалившиеся строения. Он юркнул за холм, вслушиваясь в шум за спиной и пытаясь усмирить колотящееся сердце.
— Черт! — снова повторил он. — Гром! Как же тебя угораздило?
Сейчас он не задавал вопрос, как вообще мужчина, которого он встретил возле отделения милиции мог быть отцом школьницы из восемьдесят четвертого года, ведь он сам тоже как-то сюда попал. Его удивило, что штатский назвал фамилию этого мужчины, и, судя по всему, знал его — раз имелась «папочка». Но теперь Шаров уже ничему не удивлялся. Главное было понять, кто друг, а кто враг и не попасть в капкан. Гром явно был на его стороне.
Он миновал огороды, вышел на проселочную дорогу, в конце которой увидел толпу, стекавшуюся на рынок. Постаравшись принять как можно более унылый вид, Шаров сгорбился, подобрал у края дороги толстую палку, и опираясь на нее, похромал к толпе.
Гул нарастал. Он зыркал по сторонам, пытаясь определить, о чем говорят люди. Обрывки фраз смешивались, будто он поймал испорченную волну, тональность то понижалась, то повышалась, однако он смог уловить две важные новости.
Во-первых, к вечеру немцы будут в городе. Об этом говорили все и никаких сомнений в голосах он не слышал, впрочем, как и страха. И во-вторых, час назад прямо здесь, на рынке, задержали немецких диверсантов, которые проникли в город то ли под видом детей, то ли фашисты использовали для этого детей — в этом мнения расходились. Важным было то, что некоторые из них до сих пор еще на рынке и следовало держать ухо востро. А тех повели в Преображенское отделение на углу. Выглядели они странно, одеты не по сезону, да и «не в нашенское, сразу видно». Говорят, их уже расстреляли.
Тут Шаров похолодел, но увидев старика со злым лицом, который это произнес, сразу понял, что это всего лишь домыслы. Тем не менее было ясно, что ничего хорошего ребят не ожидало.
Он прошел мимо ряда с хозяйственными товарами и уверенно повернул в сторону, откуда доносился запах еды. Несмотря на трудные месяцы, всеобщий дефицит и приближающуюся линию фронта, ряд ломился от всевозможных продуктов. Здесь были и овощи, и фрукты, не бананы, конечно, но яблоки, груши, зелень, яйца, колбасы разных сортов и видов, масло и даже красная и черная икра, крупная, ароматная — Шаров прикусил язык, отвернулся и пошел дальше, туда, где возле мясных прилавков толпились женщины в мрачных одеждах.