— Короче, Брагин, завтра в десять, — заявляет он ровно, безо всяких эмоций. — Пропуск будет готов. И не вздумай опоздать.
Очень хочется лбом дать ему по носу. Расквасить его, услышать хлюпанье и как-то расцветить его постную рожу. Тогда, в следующий раз будет более уважительным, возможно. Возможно. Что-то я слишком кровожадный в последнее время. Давно на тренировке не был, надо сходить, напряжение сбросить.
— Кирилл Кириллович, вы будете по этому инциденту что-то предпринимать?
— Доложу шефу, а он пусть сам решение принимает. Менты народ скользкий.
— Понятно. Думаю, не стоит пожар раздувать.
Он мерит меня взглядом с головы до ног и, ничего не ответив, поворачивается спиной.
— Так, закончили? — восклицает он. — Уходим. Нечего толпу создавать и нездоровый интерес подпитывать.
Менты понуро бредут к «уазикам», а чекисты бодро рассаживаются по чёрным «волгам». Налицо кастовое неравенство. Дождавшись, когда они уедут, я иду за Наташкой. Шагаю с Виктором и с её гвардейцами. И вдруг… опа-опа-опаньки. Какая неожиданная встреча.
Стоит, щурится, улыбается даже. Глаза-пуговки. Щерится, сучонок. Лемур хренов.
— Смотрю седины всё больше с каждым разом, Пётр Николаевич, — киваю я.
— А я смотрю, ты прямо через три ступеньки по лестнице прёшь в самое небо, — мелко кивает Поварёнок. — С Постовым, как с равным общаешься. Он этого не любит, кстати. Смотри, ужалит при удобном случае. Тот ещё скорпионище, между прочим.
— Кто бы говорил, — усмехаюсь я. — Кто бы говорил. Вы-то, я так понимаю, решили заделаться режиссёром сельского клуба?
— Почему, сразу сельского? — хихикает он. — Постановочка-то неплохая вышла. И если бы не Постов, ты бы сейчас сидел за решёткой. Второй раз за день. Хо-хо. Куковал бы там. Или даже кукарекал… Ой, прости-прости, не подумав ляпнул…
Я улыбаюсь. Живучая ты гнида. Придётся всё-таки тебя раздавить. Только машине правосудия я тебя больше не доверю, слишком уж ты скользкий типчик. Сам придавлю. Чтобы даже следов не осталось.
— Но и так ведь тоже неплохо получилось, правда? — продолжает разглагольствовать Кухарь. — Если мои бывшие коллеги, а они это дело любят, начнут ситуацию крутить, ну, знаешь, чтобы ежа Щёлокову в штаны запустить, у тебя получится что? Правильно напряжёнка с твоим покровителем. Это я про Щёлоковского зама, про Юрия Михайловича. Ну, а как? Навёл на его людей чеку. Это, братец, дело паскудное, конечно. Плохое дело. С душком.
— Пётр Николаевич, — ласково говорю я. — Идите-ка вы в жопу, пожалуйста.
— Грубиян, — вздыхает он с довольным лицом. — Ой, грубиян.
— Зачем вы заявились? Вы-то каким боком к этой истории? Или все мудаки Советского Союза объединились в клуб и теперь друг другу помогают? Вы с Зевакиным неплохо в паре бы смотрелись, кстати.
— Просто я всегда на стороне добра, — хлопает он круглыми глазами. — Ты избил ни в чём не повинного… ну ладно, скажем, избил может в чём-то и повинного, но не осуждённого ни обществом, ни законом гражданина. Причём избил основательно, жестоко и… и цинично. Но, вместо того, чтобы ответить за это деяние, ты открутился. А почему? Потому что имеешь покровителей? Ну, и где справедливость? Где торжество закона? Где равные права для пролетариев всех стран?
Если бы кто-то посторонний стал свидетелем нашего разговора, он бы подумал, что это лёгкая и почти дружеская пикировка и вряд ли догадался бы что каждый из нас готов впиться своему собеседнику в горло. И это не фигура речи.