— Пообедайте. Далеко не уходите без меня.
Мы все выходим из бункера. Я двигаю за Злобиным. По коридорам мы идём молча. Заходим в его кабинет. Проходим на середину и останавливаемся. Он поворачивается ко мне и молча смотрит. Приклеенная улыбка безжизненно замирает на его лице.
— Ну, — наконец произносит он.
А что «ну»? Вот так, сами видите.
— Он припёр меня с этим чемоданом, — пожимаю я плечами. — Мне просто ничего другого не оставалось, вот я и выдал единственный козырь.
— Да? — буравит он меня взглядом.
— Леонид Юрьевич… ну… не обижайтесь, пожалуйста. Я просто не хотел лишиться вашей дружбы…
— Дружбы, да? — переспрашивает он, часто кивая.
— Я боялся, что если откроюсь, вы подумаете, что я кретин сумасшедший и поставите крест на мне.
— Боялся? Серьёзно? Тебе полста лет, по твоим словам, а ты боялся, что я подумаю, будто ты кретин сумасшедший. Всё верно?
— Ну, да… — вздыхаю я.
— А ты, значит, на самом деле, не кретин сумасшедший? То есть, ты сумасшедший, но не кретин? Или как? Не сумасшедший, но кретин?
— Надеюсь, ни то и ни другое.
— Надеешься, — понимающе кивает он. — А я вот думаю, зря ты надеешься. Потому что ты гораздо хуже, чем кретин сумасшедший. Ты какого хера про предателей информацию вывалил?
— В смысле? — удивляюсь я.
— В смысле? Не понимаешь, в каком смысле? С такой информацией он тебя не отпустит. Ты не втыкаешься, или как ты там говоришь? Не втыкаешь, что ли? Ладно маньяки и землетрясения, но вот это!
Я ещё про Калугина, о котором поговаривают, будто он креатура Андропова, ничего не сказал. Как раз из соображений безопасности.
— Зря ты, Егор, не посоветовавшись со мной в это дело ввязался. Зря. Мне, конечно, в это всё очень трудно поверить, но… Не потому что тебе не верю, а потому что слишком всё это чудно и противоестественно. Но не суть, поверю когда-нибудь, возможно. Суть в том, что бежать тебе надо. И чем скорее, тем лучше.
— Куда бежать-то? У нас дел столько начато!
— Плевать! Какие дела! Тут жизнь спасать надо, а ты о делах печёшься. Дела с собой не заберёшь.