— Знаю, Иван Трофимович, знаю.
— Это хорошо, значит мы говорим на одном языке. Я, например, считаю, что перед законом все равны и будь ты хоть генеральным секретарём, а если чего нарушил, имей мужество ответить по закону. Я прав?
— Несомненно, — пожимаю я плечами.
— Ну, а раз так, нам будет с вами легко найти общий язык. Тут вот ведь какое дело. Мы проверяем деятельность органов внутренних дел, получивших заявление о покушении на убийство гражданина Зевакина. Знаете такого?
— Имел неприятность познакомиться.
— Неприятность? То есть он вам по какой-то причине неприятен?
— Очень неприятен. И, думаю, не мне одному. Он, знаете ли, имеет репутацию домогателя и насильника. Так что неприятелей, надо полагать, у него может быть много.
— Странно, а я вот ничего об этой стороне его личности не слышал. Коллеги его характеризуют крайне положительно и руководство тоже. У нас будет несколько вопросов к вам. Вас задерживали, насколько мне известно, по заявлению от названного гражданина, оказавшегося жертвой преступления.
— Задерживали по ложному доносу названного гражданина.
— И чем же вы вызвали его гнев, что он решил вас оболгать?
— Иван Трофимович, признаюсь, тема эта не очень приятна, потому что действия Зевакина вызывают у нормального человека отвращение. Так что, если у вас нет официальных полномочий требовать от меня ответов, я воздержусь от комментариев. Скажу только, что был отпущен из-под стражи, поскольку имею свидетельства нескольких человек, подтверждающих, что не мог находиться на месте преступления во время его совершения.
— Хм… а в материалах нет никаких свидетельств. Вы не могли бы пролить свет, кто эти таинственные свидетели?
— Ничего таинственного, — пожимаю я плечами. — Но, поскольку вы, как я понимаю, горячо радеете за соблюдение социалистической законности, давайте тогда будем все действия совершать в соответствии с законами и порядком проведения существующих процедур. Если вас интересуют официальные ответы, вызывайте меня повесткой, и я обязательно явлюсь и откровенно отвечу на все вопросы. А сейчас прошу меня простить, у меня ещё очень много дел.
— Понимаю, — кивает он с едва заметной ехидной улыбочкой. — На всякий случай, просто, чтобы внести ясность, хочу сказать, что я уже пенсионер, так что обычные рычаги давления, такие как задержка очередного чина либо даже угроза увольнения на меня не действуют. Ну, и вы должны понимать, что дела не могут заканчиваться ничем. А я, к тому же, привык доводить их до конца.
Я смотрю на часы и улыбаюсь:
— Ну, что же, к сожалению, у меня уже не остаётся времени и, хоть беседа и была ужасно милой, я вынужден бежать дальше. Рад был с вами познакомиться.
— Взаимно, молодой человек, взаимно, — с отвечает Катюшин. — Бегите, раз время поджимает, но мы с вами обязательно увидимся в ближайшее время. Я вам обещаю.
Глаза его так и лучатся мудростью… Вот же, репей, понимаешь ли… У меня сегодня ужин с Евой, а завтра мы оба улетаем, я — в Геленджик, она — во Франкфурт. А теперь вот нужно ещё и с Анжелой Степановной пересечься… Блин, время, время, времечко, давай, уже чуть помедленнее…
— Привет, — улыбается Анжела Шелюхова, усаживаясь за не очень чистый столик в кафетерии.
— Что будешь, коржик? — спрашиваю я с улыбкой.