И мы пропускаем. Не пьянки ради, а исключительно из-за душевного подъёма, братского единения и гастрономической изощрённости.
— Ты же сам сказал, что Андропов, — невольно чуть понижает голос Большак, — все эти реформы и затеял.
— Ну, да, затеял. Затевать по-любому что-то надо, ты же сам видишь. Вон и Косыгин затевал. Когда ещё хватились. Да только пустили всё под откос, если так можно сказать. Реформы были сырыми и недодуманными. Вместо того, чтобы всё исправить, сделали вид, что всё зашибись. Мы это любим. Ну, так вот, Андропов сейчас знает, к чему приводят мечты. Ещё не всё, только в общих чертах, но завтра я ему детализирую некоторые планы, возьму крупно, чтобы каждую мелочь рассмотреть можно было. Из провала-то он может урок извлечь? Пусть начнёт, а мы закончим, правильно, Наташ?
— Я не уверена, — качает она головой. — А если он действительно агент империализма?
— Тогда у нас останется план «Б», о вашем участии я умолчу, и вы продолжите наше дело, — я пожимаю плечами и тихо, как киношный революционер, начинаю напевать. —
А потом, как заправский дирижёр, взмахиваю руками и мои соратники тут же подхватывают:
— Как хорошо иметь общий культурный код, правда? Только кивнул, а вы уже знаете, что у меня на уме. И наоборот.
— Только экспорта революции не будет, — прерываю я пение. — Не горят желанием угнетённые народы империалистического Запада устраивать революцию. Дураки! Счастья своего не понимают. Ну и хрен с ними! Нельзя спасти человека без самого человека, правильно? Правильно. Но я вам так скажу, друзья мои и любимая. Ты два в одном, Наташка, улавливаешь?
Она улыбается и несильно наступает мне на ногу под столом. Я ойкаю.
— Так вот! Неважна экономическая модель, это моё сугубо личное мнение. Хоть коммунизм, хоть капитализм, да хоть бы и монархия. Как Господь наш говорил? Любовь важна. Любовь. И справедливость. Правовая, социальная, человеческая. Надо любви детей с молодых ногтей учить! Любви и соблюдению законов, а не революционным идеям. Любить, а не контру выискивать. А если ты проворовался, будь ты хоть генсек, хоть управдом — садись в тюрьму. Говорю, как полицейский со стажем.
— Утопия, — хмыкает Платоныч. — И, почему-то мне кажется, что полицейские так не говорят обычно.
— Утопия, — соглашаюсь я. — Утопия. И пусть полицейские не говорят. И хрен с ними, с генсеками. Нам нужно общество для людей построить. И не декларировать на словах, а делами крепить. И вопрос не только в пресловутом материальном обеспечении. Дело в защищённости и уверенности, что государство, состоящее из нас всех, стоит на моей стороне, оно меня защищает и что? Правильно, любит и ценит.
— Ну, у нас много сделано в этом плане, — говорит Наташка. — Образование, медицина, равные возможности. Так стоит ли эти завоевания отдавать на откуп хапугам капиталистам?
— Не стоит, это уж точно. Завоевания отдавать — последнее дело. Нельзя позволить всё растащить! Нельзя!
ebooksa