— Да, — качает он головой, — только сейчас. Так она или нет?
— Она, Острый Глаз.
Большак смеётся. Бармен приносит нам бутылку по-настоящему французского коньяка, шоколад, выдержанный сыр и ароматную бастурму, которую мы не так давно освоили сами. Собственно, только для своих точек, практически. Объёмы пока небольшие, но, лиха беда начало, как известно.
— О, какое непростительное буржуйство! — прищёлкивает языком Ефим. — Да вы тут настоящие акулы. Пресыщенные и, скорее всего, совершенно развратные.
— Ефим Прохорович, — неодобрительно тяну я. — Ну, что же вы такое недальновидное говорите? Может, мы, конечно и акулы, но не буржуйские, это уж точно. Коммунистические, мы акулы коммунизма, уже сейчас рисующие в мозгах адептов картины грядущего удовлетворения насущных и не только насущных потребностей. От каждого — по желанию, а Ефиму Прохоровичу — всё, что он потребует. Вы спросите, почему? А я отвечу, потому что мы члены одного и того же коммунистического клуба.
Подходит Лида и подаёт мне пакет с часами.
— Стоп-стоп-стоп, товарищ, — качаю я головой, замечая взгляд Захарьина, каким он её одаривает. — А вот эти потребности удовлетворяйте сами, в смысле, без Лиды, поскольку женщина она замужняя, а муж её настоящий корсар. Впрочем, забудьте вы о ней, есть вещи поинтереснее. Вот, например, то что я держу в руках. Видите надпись на пакете? Смотрите. Да читайте, читайте вы.
— Ролекс? — удивлённо произносит он.
— Такое ощущение, будто это слово кажется вам неприличным.
— Да нет, — пожимает он плечами и принимает пакет. — Ого, коробочка красивая какая. В ней хранить можно что-нибудь.
— Точно, — с улыбкой соглашается Большак. — Например, золотые часы.
— Чего-чего?
Захарьин добирается до коробки и мы его теряем. Глаза его вспыхивают огнём, слово видят знаменитое кольцо, то самое, которое «моя прелесть»…
— Это что? — бормочет он.
— Похоже на портативную машину времени, — усмехается Платоныч.
— О! Друзья! Невероятно! Егор, а ты умеешь держать слово! Я ведь не забыл, что ты мне часики обещал, правда не думал, что вот… ёлки… О-о-о! Что вот такие будут. Швейцария, твою за ногу.
Он натягивает часы на руку и застёгивает браслет, сразу оказывающийся практически впору. Запястья-то у него не тоненькие. Он со счастливым видом любуется чуть отставленной в сторону рукой и блаженно улыбается.
— Это от нас с Юрием Платоновичем, — заявляю я. — На долгую крепкую память. Носите на здоровье. В знак искренней преданности и нерушимой дружбы.
— Спасибо, спасибо, друзья мои. Как же я без вас скучаю. Умчались в Москву, а меня там бросили одного. Нехорошо это.
— Так вы приезжайте почаще, — улыбается Большак.