Я уверен, что «Пятая мата» будет встречена читателем с интересом. Книга эта написана талантливой рукой, рукой художника.
Пятая мата
Лесосплавщикам Чулыма тридцатых-сороковых годов.
Стучали в наличник громко, настойчиво.
Романов вскинулся с постели, смахнул ладонью густую запоть оконного стекла, узнал Бекасова и Пайгина — они едва угадывались в мозглой предутренней темноте.
Обувал сапоги суетно, снова и снова захлестывали тревожные, пугливые мысли: неспроста в такую рань мужики стучат…
Плотогоны стояли у калитки, за пряслом. Тихон сбежал с крыльца, застучал сапогами по дощатому настилу ограды.
— Что, соскучились по родному порожку? Домой, значит, захотелось… Ну, что в рот воды набрали? Лоцман!
— Худо, Тихон… — простуженно признался Бекасов. — Не потянуло дальше поселка. Сам знаешь, какой тут Чулым — пески одни.
— Кабы только пески…
— Во-во! — подхватил второй плотогон, низенький Пайпин. — Вовсе огрузла мата. Опять затопла!
— Дела-а… — тяжело выдохнул из себя Тихон. — Курите, я сейчас.
В сенях Романов надел сухую, шумную робу из брезента, накинул фуражку… Обернулся скоро.
— Пошли!
…Над Чулымом заметно светлело. Мягко затеплилось на востоке небо, и на другой стороне реки расплывчато, жидко означился неровный выступ густых тальников.
Плотогоны едва успевали за начальником сплавного участка.
— У Боровой, значит, сели? — обернулся Тихон к Бекасову.
— Там, рядом.
Позади осталась маленькая луговина с темным стожком сена, прошли рыжее высохшее болотце… Узкая тропинка запетляла, закружила в сыром осиннике. Сверху сыпалась холодная частая капель. Когда вышли к Боровой — маленькой речушке, что впадала в Чулым, — совсем рассвело и раздвинулось.