— А Машенька? Возьмем с собой?
— Кривицкий к нам отправил санитарку…
Умылись и оделись они быстро. Не успели выйти из квартиры, как позвонили в дверь. Открыли. Запыхавшаяся санитарка сообщила, что прибыла сидеть с ребенком.
— Проснется — отведете в садик, — сказала ей Марина. — Работает с восьми часов. Вот ключ от двери.
— Что в госпитале? — поинтересовался Николай.
— Там просто ужас! — выпалила санитарка.
То, что она ничуть не преувеличила, им стало ясно на подходе к госпиталю. В ворота вереницей заезжали кареты скорой помощи. Санитары тащили из машин носилки с окровавленными ранеными и несли их в распахнутые двери приемного покоя.
— Я — хирургию! — сказал Марине Николай и устремился вслед за санитарами.
— Я буду в отделении, — сказала за спиной жена.
В коридоре у операционных Николаю едва не стало плохо. Тележки с пациентами стояли возле стен, а те, кому их не хватило, лежали на носилках на полу. Воздух словно загустел от криков, стонов раненных людей. Вонь от разорванных кишок и такой знакомый запах свежей крови — сырой, железистый. Возле тележек и носилок копошились врачи и сестры — сортировали раненых. Здесь Николай нашел Кривицкого. Начальник госпиталя был в окровавленном халате, шапочке и в хирургических перчатках.
— Вы вовремя, — сказал Несвицкому. — Бригады приступили к операциям. Ваша задача — стабилизировать наиболее тяжелых. Не исцеляйте их — вам сил на всех не хватит. Достаточно остановить кровотечение, а дальше — мы.
— С кого начать? — спросил Несвицкий.
— Вам скажут, а пока накиньте на себя халат. Его вам принесут. Сестра!..
И началось… Кровотечение из паха — бедро разорвано осколком… Оторвана нога, кровь пропитала бинт, наложенный врачом из скорой помощи. Жгут снять и руку на культю… Осколок пробил ребенку грудь… А вот открытый перелом, разорваны сосуды… Перед глазами Николая будто крутился кровавый калейдоскоп. Рука — на рану, с ладони утекло тепло, кровь перестала течь — теперь к другому пострадавшему…
Несвицкий не следил за временем, работал и работал, пока в глазах не потемнело. Очнулся на кушетке, где он сидел, затылком упираясь в стену.
— Попейте! — стоявшая напротив медсестра подала ему кружку с чаем. Тот исходил парком. Несвицкий взял кружку липкими окровавленными пальцами и приник губами к краю. Чай был горячим и сладким до приторности, но Николай глотал его, как истомившийся жаждой путник пьет воду посреди пустыни, после чего вернул посуду медсестре.
— Ведите меня к раненым!
— Так нету больше, — сказала медсестра. — Тяжелых вы стабилизировали, а прочие пока что подождут. Отдохните, Николай Михайлович, вы плохо выглядите. Лицо осунулось и бледное. Я помогу вам привести себя в порядок. Степан Андреевич велел за вами присмотреть.
«Даже в таком бедламе не забыл», — тепло подумал о начальнике Несвицкий.
— Идемте!