Блики, ласкающие мое лицо, переполняли сердце тоской. Я будто горел без огня, но это пламя было отчищающим.
Мои руки поднялись к небу… Да, я смотрел на небо, не на потолок театра, а на небесную лазурь. Ласкающие кожу лучи принадлежали солнцу никак не прожектору. Меня окутывала райская мелодия, пускай и написанная Пучине. Ангелы пели струнами скрипок… Да, я словно вознесся. Боль стала острее, мое страдание вырывалось наружу.
И я нарушил еще одно обещание, данное Игнасио. Я запел…
Странно сигареты не изменили мой голос, он прорвался сквозь изувеченные никотином бронхи и плыл чистым звуком, заполняя весь зал. Я закрыл глаза…
Я пел и не мог остановиться, потому что моя боль не кончалась, питая голосовые связки звуками печального страдания…
— Ave, Maria, gratia plena, — звучали слова, покидающие мои уста с легкостью бабочек.
ПОКОРНОЕ СЛОВО ГНЕВ УКРОЩАЕТ
Джордж уже несколько минут стоял в полном молчании, наблюдая за одинокой песней Альентеса, чей просветленный лик обратился к рампе в покорном спокойствии. Монах раскинул руки, открываясь потокам света, и самозабвенно пел высоким, чистым, почти ангельским голосом. Но свет, льющийся во все стороны, принадлежал отнюдь не прожектору. Он шел от самого монаха. Альентес буквально светился изнутри, от чего в жилах американца стыла кровь, ведь в чудеса он давно перестал верить.
Гленорван ничего прекраснее в своей жизни не слышал и не видел. Он и подумать не мог, что вечно сиплый голос его противника преобразиться в столь абсолютное звучание юношеской песни. Да и светящийся лик, наводил благоговейный трепет.
Американец был ошарашен.
Он застыл, уронив на пол сорванные с глаз очки. На его щеке пульсировала нервная жилка. Мальчишка-монах заставил Джорджа ужаснуться своего вчерашнего поступка, да и вообще, он разрушил все барьеры, так мастерски и аккуратно выстроенные американцем в своей душе. Альентес не знал, но своей песней, он ударил по самому живому. Услышав прекрасную мелодию, доносящуюся из-за закрытых дверей, Гленорван не смог пройти мимо, теперь же он был пойман врасплох.
С детства, с самого своего юношества, Джордж познал все лицемерие общественной системы. И его единственным желанием было найти истинный свет, след бога, оставленный им в мире людей, как доказательство его подлинного существования.
Шли годы, но Джордж каждый раз разочаровывался, и уже потерял всякую надежду. Он отчаялся. И вот теперь, так неожиданно, словно перо ангела, в его бренную жизнь опустилось искреннее и действительно божественное существо, которое на его глазах безропотно принимало любое страдание.
Альентес.
Джордж вздрогнул, его подбородок задрожал, и слезы протаптывали себе русла по щекам, давно не ведающим соли.
— Альентес… — тихо произнес он, тронутый до глубины души очарованием душевной песни парня.
Монах неожиданно замолчал и обернулся.
Увидев Гленорвана, он сразу опустил голову. Свет померк.
Джордж кинулся к Альентесу, падая на колени перед врагом и обнимая его.
— Ты мой маленький Чио-чио, — затараторил американец, благоговейным голосом.