— Как ужасно, — отозвался монах, вмиг осипшим голосом, — Тебя обезоружил мой сатанинский дар. Игнасио прав… Я не должен открывать свой рот, я проклят.
— Ты не понимаешь, — выпалил Гленорван, обвивая руками колени монаха, — Ты само небо, ты свет… Ты святой! Мой святой! Альентес, прости меня, слышишь?!
— Джордж, ты спятил, — монах попытался вырваться, но американец лишь крепче обнял его.
— Прости меня… Прошу! — говорил он сквозь слезы.
— Какое же я чудовище, — простонал Альентес, жмуря от боли глаза.
— Ты великий мученик! Ты самый прекрасный человек! Ты… — Джордж потерял слова, он поднялся и заключил лицо парня в свои ладони, вглядываясь ему в глаза.
— Не надо, Джордж, не превозноси меня, — взмолился Альентес.
— Глупый мышонок, не видящий своей благодати, ты чист, как рассвет в Японии…
Джордж обнял монаха, прижимая к своему сердцу.
— Прости, Чио-чио, прости меня, — отчетливо проговорил он, поглаживая мальчишку по голове.
— Ты не Пинкертон, не фантазируй, — ответил Альентес.
— Да, я хуже, я жалкий обыватель, как и все остальные рядом с тобой. А ты святой! Подлинный божий ангел! Мой святой. Наконец, я увидел истину, и теперь я вновь верю, что вся наша жизнь неслучайна.
Американец взял Альентеса за руки и несколько раз приложился губами к его ладоням.
— Отпусти мне мои грехи, — попросил он.
— Я не могу…
— Скажи, что ты меня прощаешь за слабость и безбожность!
— Я не злюсь… Все хорошо.
— Господи! Как чисто твое сердце! — Джордж закрыл свое лицо ладонями монаха.
Неожиданно тишину прорезал писк телефона.
Альентес одним рывком освободился от Джорджа, откидывая его назад, да так ловко и сильно, что американец едва удержался на ногах.