– А кровь?
– Образец все еще в лаборатории.
– Это все, что у нас есть?
– Это и кое-что еще, – сказал Сэм.
Он указал рукой на холм. Дин окинул взглядом надгробия, тянувшиеся вдоль западной границы кладбища.
– Ух ты!
На каменных плитах – десятках из них – растекались все те же детские кривые каракули.
ПАМАГИТЕ ПАМАГИТЕ
ПАМАГИТЕ ПАМАГИТЕ ПАМАГИТЕ
Дин кивнул.
– По крайней мере, он последователен.
– Мать говорит, что вечером накануне исчезновения сына она слышала голоса в его комнате.
– И что за голоса?
– Можем спросить. – Сэм повернулся и указал на блондинку, стоявшую рядом с полицейскими. Ей было лет двадцать с небольшим, но выглядела она измученной и осунувшейся, и казалось, что ей едва ли не вдвое больше. Легко было представить себе, как субботним вечером она сбивается с ног, обслуживая столики в баре, носится с подносами, полными пустых бутылок, отбивается от пьяных клиентов, а из музыкального автомата орет очередной хит месяца.
Подойдя ближе, Сэм увидел, что она комкает в руках, прижимая к груди, какую-то застиранную голубую тряпку. Он не сразу понял, что это детская футболка.
– Я просто хочу, чтобы он вернулся, – твердила она срывающимся голосом. – Я просто хочу, чтобы мой мальчик вернулся…
– Мэм? – Дин шагнул к ней.
Она резко вскинула голову, и Дин увидел ее испуганное и заплаканное лицо. Коп, с которым она беседовала, настороженно оглядел братьев.
– Да?
– Я агент Таунс, а это – агент Ван Зандт[40], мы из ФБР. Не возражаете, если мы зададим несколько вопросов о вашем сыне?