Чародей

«Хоть крошку хлеба, боже мой!»Несчастная хрипит…

Вне себя от горя, он бежит назад к воротам работного дома, крича: «Хлеба для умирающей!» – но в ответ слышит: «Слишком поздно». Он видит уличную собаку, которая грызет корку хлеба; он борется с собакой, отбирает корку и возвращается к жене.

И вот взбежал я на порог,Как ярок лунный свет!Я Нэнс, увы, не уберег.Ее со мною нет.

У него разрывается сердце: Нэнс умерла в одиночестве.

В краю, где в изобилье

Живет весь прочий люд,

От голода скончалась

Жена, что я люблю.

У этих же ворот стоялО прошлый год всего,О корке хлеба умолял —И больше ничего.Ты щедр и помогаешь мне —Но не помог моей жене…

У этого человека, вынужденного жить за счет подачек, осталось в сердце великодушие. Он заключает:

Иди, спеши на торжество.Пусть я не значу ничего,Господь хранит на много летВсех, кто вкушает сей обед.Благословен ушедший год,И всяк, кто в этот дом придет.За все, что сделал для меня,За все тебя прощаю я.

Я вложил в чтение все, что мог. Дарси Дуайер когда-то тренировал меня, и мой голос стал сильным и звучным. Я читал с чувством, но не переигрывал. Не буду скромничать, я ошарашил слушателей. Они хлопали, кто-то смеялся, кто-то что-то бормотал, а один или двое, кажется, смахнули слезу. Мрачная старинная история попала в самую точку.

– Кто-нибудь хочет что-нибудь сказать? – спросил я.

Никто не захотел. Но всю следующую неделю на индивидуальных сессиях мои пациенты говорили об этих стихах. Конечно, это чепуха. Старые стишки, каких теперь никто не читает. Небось по радио не станут такого передавать. Но боже мой, никто не понимает, каково приходится человеку, когда он попадает в переплет. Взять заем в банке? Не смешите. Попросить у хозяина аванс? Он тебя первого и уволит. С профсоюзом говорить тоже без толку: там сразу скажут, что они деньги в долг не дают. А дети требуют все больше и больше. Что это с нынешними детьми, они все время клянчат денег, там четвертак, здесь полтинник, и, как правило, это для чего-нибудь школьного. А если не дать, они будут ныть, что чувствуют себя нищими среди других детей и пропускают все интересное. А жена? Вечно жалуется, готовить никогда толком и не умела и в постели ничего не позволяет – боится, что будет еще один ребенок. Господи! Иногда просто хочется все бросить и пойти куда глаза глядят. По крайней мере, пока ты в армии, жене регулярно платят пособие, но, господи, это же гроши. Нас просят воевать за такие деньги? А если потеряешь руку или обе ноги, что за пенсия тебе светит? Что вообще светит такому парню, как я, а, доктор? Вот мне двадцать шесть лет, и что меня ждет?

Я не терзал их чтением каждый вечер, но скоро понял, что лучше всего идут стихи о чужом несчастье – особенно о человеке, которого несправедливо обошли наградой или который благородно переносит несправедливость. В этих случаях аудитория требовала читать на бис. Я и патриотической стрункой не пренебрегал. Им нравились стихи Роберта У. Сервиса. И «Рожден в Канаде» Полины Джонсон тоже пошло на ура.

Узрел я свет в Канаде,Земле благословенной…

Нравились моим слушателям и готические пугалки: из этого жанра они предпочитали «Ворона» Эдгара По, но и «Суд Божий над епископом» Саути тоже получил шумное одобрение. Это баллада о злобном епископе, который, когда соседи-бедняки просили у него хлеба, загнал их в амбар и сжег. Понимаете, они, подобно мышам, точили зубы на зерно епископа – он сам так сказал. Но потом на него накинулась тысяча крыс; он бросился в башню и заперся, но они настигли его:

Зубы об камни они навострили,Грешнику в кости их жадно впустили,Весь по суставам раздернут был он…Так был наказан епископ Гаттон[54].

Сильная вещь. Поэтическое правосудие – как раз то, что надо, чтобы разбудить у слушателей глубокое застарелое ощущение несправедливости. С ними обошлись несправедливо, но в этом никто не виноват. Вообще очень часто в несправедливости не виноват никто, или, во всяком случае, ткнуть пальцем в виновника не удается.

Субботний вечер у нас был «смешной» – я читал что-нибудь юмористическое, чтобы развеселить слушателей. Это имело такой успех, что я как-то отважился прочитать «Рассказ мельника» Чосера в современном переводе. Все прошло как по маслу, если использовать выражение, принятое в «Гильдии актеров». Конечно, больше всего слушателям понравилось вот это:

«Увы! О, горе мне! – заохал он. —Бывал ли так поклонник награжден?Ну поцелуй меня хоть раз, голубка,Узнать хочу, твои сколь сладки губки».«Тогда уйдешь?» – спросила тут она.«Фиал печали изопью до дна,Но все ж послушаюсь». – «Так обожди же,Ну, подойди к окошку, и поближе».Авессалом к стеклу совсем приникнул,И Николас с досады чуть не крикнул.Но Алисон его слегка толкнулаИ тихо на ухо ему шепнула:«Тсс! Тише! Будешь ты, мой друг, доволен,И посмеемся мы с тобою вволю».А у окна Авессалом стонал,Но в глубине души он ликовал:«Вот наконец предел моих желаний.Сей поцелуй – залог ночных лобзаний.Приди, любовь моя! Мой добрый гений!»И встал перед окном он на колени.«Скорей! – она ему. – Ко мне нагнись,Пока соседи все не поднялись».Запекшиеся облизнул он губы,От нетерпенья застучали зубыИ забурчало громко в животе;Руками он зашарил в темноте.Тут Алисон окно как распахнетИ высунулась задом наперед.И, ничего простак не разбирая,Припал к ней страстно, задницу лобзая.Но тотчас же отпрянул он назад,Почувствовав, что рот сей волосат.Невзвидел света от такой беды:У женщины ведь нету бороды.«Фу! Что за черт! Ошибся я немножко».«Ошибся? Да!» – и хлоп его окошком.

Если правда, что Чосер читал «Кентерберийские рассказы» вслух своему покровителю, королю Ричарду Второму, то, я уверен, при этих строках король от смеха покатился с трона; но наверняка он все же не так восторгался, как мои канадские солдаты из королевской армии пять веков спустя. Чосер оказался ничуть не хуже Джорджа Роберта Симса. Довольно похабный, надо сказать. Кто бы знал, что доктор, образованный человек, читает такие забористые стишки! Никогда не подумаешь, а?

Смех, вызванный Чосером, услышали наверху, и в понедельник утром меня вызвал начальник госпиталя.

– Я слышал, вы у себя в отделении «J» делаете замечательные успехи, – сказал он. – Не могли бы вы меня просветить – какова ваша программа лечения?

– Ну если совсем коротко, то так: пациенты говорят, а я слушаю. Это помогает им облегчить душу.

– Я понял. И еще вы им читаете. Это что-то новенькое. Вот о таком методе я раньше не слыхивал. Но до меня дошли неприятные слухи – ничего серьезного, вы понимаете, но все же слухи, – что вы читаете подстрекательскую литературу.

– Совершенно ничего такого. То, что я читаю, написано очень давно.