— Зайдем в нашу с папой каюту? Не возражаешь?
Она не возражала. Поникшие плечи, нарочито веселая улыбка на губах и широко распахнутые глаза, полные бесконечной печали. Стоило двери закрыться за ее спиной, как я взяла ее тонкие холодные пальчики в свои ладони и сжала.
— Эйлла, — прошептала я мягко.
Увы, мне не дано было знать, каково это иметь маму в юном возрасте, когда она нужна, как воздух. Все девичьи этапы, все сомнения и трудности я была вынуждена преодолевать в одиночку. И много позже мне пришлось самой строить модель материнства для дочери-подростка, разрабатывать свои границы на основе научных теорий тала, изучать опыт женщин в семье Глеба, анализировать их ошибки. И вот настал тот момент, когда все сомнения в собственных решениях развеяны, как дым. Мне удалось не окунуть ее в свою тревожность, удалось не сорваться в пропасть дружбы с собственной взрослеющей дочерью, я осталась для нее настоящей мамой – той, кто стоит за спиной и вовремя подхватывает. Незыблемая опора, не меняющая роли от случая к случаю. Та, кто безусловно доверяет, кто безусловно любит, кто поделится опытом, но не навяжет его.
— Мама… — всхипывала Эйлла, рыдая у меня на груди. — Мама…
Я удерживала ее, гладила по волосам, спине, целовала в макушку и чуть покачивалась из стороны в сторону, как когда-то давно, когда упрямая девчонка сидела у меня на коленях и категорически не желала засыпать.
Осторожно, ненавязчиво, шаг за шагом, я довела ее до кровати и усадила на матрас.
— Много он понимает, — прошептала я на грани слышимости, спровоцировав надрывный душераздирающий стон и новую волну рыданий.
— Он хороший, — кое-как удалось выговорить Птичке через минуту. Только поди поверь в «хороший», когда дочь слезами заливается.
Я вздохнула и вновь, теперь уже сидя, начала раскачиваться из стороны в сторону и напевать старую, как мир, колыбельную о могучем Кюн, что хранит Эоруум, и стойкой Кара, что заботится о Эолуум, о холодной Вселенной, чья мудрость породила саму Жизнь, и маленьких детях, чья искренность помогает рождаться Истине.
Минут через десять рыдания сошли на нет, остались лишь одиночные прерывистые всхлипы, и малышка решилась на свой первый вопрос.
— Я ему противна, да? — Никакого здравого смысла, одно лишь наивное самобичевание.
Я вздохнула. Расти ей еще и расти.
— Думаю, нет.
Она приподняла голову и с надеждой взглянула на меня.
— Правда?
Я взяла ее за плечи, посадила ровно, а после аккуратно пальцами стерла остатки влаги с опухших покрасневших глаз.
— Расскажешь по порядку?
— Папа рассердится, — Эйлла вновь поникла.
Я чуть наклонилась и заглянула ей в глаза, вынуждая таким нехитрым образом распрямить спину и хоть немного поверить в свои силы.