Завидев меня, толпа заволновалась. Их было человек тридцать, но большая часть оказалась близнецами, из чего я заключил, что у меня двоится в глазах. Не без труда сумел прочитать надпись на одном из плакатов: «Требуем почту вовремя!». Для этого пришлось подвалить к держателю, отобрать у него плакат и вчитаться вдумчиво.
— Безобразие! — завизжала какая-то баба. — Я уже неделю не могу получить письмо от мужа!
— У-у-у! — подхватили остальные. — Ы-ы-ы!
— Правильно! — заорал я, ударив себя кулаком в грудь, и выбросил плакат. — Это произвол! Не допустим! Если каждый будет молчать — ничего не изменится!
Толпа с лёгким удивлением нерешительно поддержала меня криками.
— Этот Мёрдок совсем распоясался! — орал я, пробиваясь сквозь толпу к дому. — Бухает целыми днями, вместо того, чтобы ходить по городу и разносить письма!
— А-а-а! — кричала толпа, потрясая плакатами.
Я вошёл в дом, схватил почтальонскую сумку, вышел обратно.
— Становитесь в очередь! — рявкнул я.
Слава Кришне, в дальнейшем от меня не требовалось ни ясного взора, ни ясного сознания. Достаточно было посмотреть на ник, сунуть руку в сумку и достать письмо или письма. За минуту со всем было покончено.
— Скажите остальным, — заплетающимся языком проговорил я, — чтобы они прекращали молчать. Пусть приходят сюда и заявляют о своих правах. Если мы не начнём открыто и категоритически критириктовать действия Мёрдока, а вернее — его пиздействие... В общем, нам понадобится каждый, чтобы заставить его выполнять свои обязанности!
— Мы вернёмся! — взвизгнула та самая баба, с письмом от мужа. — И нас будет больше!
— Да-а-а!
Толпа удалилась. Я проводил их взглядом и вытер набежавшую слезу.
— Храни Господь долбо**ов с активной гражданской позицией. Кабы не они — правда ведь работать придётся. Эх...
Выполнив дневную рабочую норму (минималка — десять разнесённых писем за день) и трахнув антитунеядский закон, я спокойно вошёл в дом и бросил сумку на пол.
— Колян! — заорал я. — Ты не поверишь, что со мной было.
Подвалил к лестнице на второй этаж. Сверху лестницы скатился мне навстречу Коля.
— Что с тобой было, Мёрдок? — спросил он.
— Я нахреначился.