Но почему тогда врачи не упали в обморок, не собрали консилиум и не рекомендовали гулять только вокруг реанимации? Для тревожного человека ответ прост: «Разве в местной поликлинике могут быть хорошие специалисты? Понаберут по объявлению лохов чилийских! То ли дело — в Швейцарии! Тамошние суперкардиологи мигом нашли бы скрытые беспорядки! А что наши врачи? Не заметят инфаркта и бровью не поведут! И холтер у них наверняка барахлит». Действительно, болезнь на время суточного мониторирования куда-то спряталась. Наверное, она сказала: «Что? Холтер? Ладно, подожду, пока ты его снимешь!» Именно такими иррациональными мыслями тревожный человек может дискредитировать результаты инструментальных методов обследования, доказывающих, что он здоров. Но что интереснее — скучный холтер или красочные тревожные фантазии о том, как, хватаясь за сердце, человек падает на жесткий асфальт, будто в замедленной съемке? Конечно, фантазии интереснее!
Но почему человек так думает? Потому что холтер не гарантирует, что с ним ничего не случится. А мозг говорит: «Есть ли у тебя гарантийный талон? Нет? Это подстава!» И врачи наплели что-то невнятное про соответствие изменений возрастной норме. Если обычный человек думает: «Сто раз не убивало, значит, не убьет и в сто первый», — тревожный размышляет иначе: «За сто раз сердце истончилось, и сто первый, вероятно, станет критичным!» Можно сказать, что тревожные люди «исповедуют» презумпцию виновности: пока врачи не докажут, что организм абсолютно здоров, верна смертельная болезнь. Однако в трезвом уме и светлой памяти ни один врач не выскажет ничего подобного. Пользуясь презумпцией виновности, человек будет сам создавать тревогу, которая не является профилактикой инфарктов. Поэтому сама по себе тахикардия не страдание. Страдание вызывается тем, как человек относится к тахикардии и другим симптомам, как он их трактует и оценивает, какие у него ожидания и предсказания. Только сам человек выбирает, молиться ему на свои симптомы до конца дней или работать с тревожным мышлением.
Лучшее, что человек может сделать при постановке любых диагнозов и после результатов любых обследований, — это спросить врача, есть ли у него что-либо, угрожающее жизни, и опираться на реальность — собственный опыт, в котором такие состояния и ощущения уже были, но не убивали; объективные методы обследования, которые не нашли опасной патологии; мнения специалистов, которые не рекомендовали ложиться в реанимацию и срочно оперироваться, а, напротив, заверили в нормальности таких состояний. Однако сегодняшнему медицинскому бизнесу порой выгодно, чтобы человек обследовался и болел чаще, пусть и несуществующими заболеваниями, к числу которых относится пресловутая вегетососудистая дистония. Поэтому, как говорится в одной шутке, не надо париться из-за несерьезных вещей, а если присмотреться, большинство вещей несерьезные. Еще Винни-Пух говорил, что все на свете — фигня, кроме пчел. И добавлял, что пчелы, в сущности, тоже фигня.
Тревожные люди поддерживают свои переживания тем, что ходят по врачам, пытаясь найти какую-то болезнь. Действительно, почему не заглянуть к врачу? Тем более, что современная медицина весьма «добра» и «заточена» на то, чтобы полечить людей или, по крайней мере, хорошенько продиагностировать. Анализов легко насдавать на всю зарплату. Естественно, приходящему с «вегетососудистыми жалобами» пациенту скажут, что он удачно зашел и по нужному адресу: «Синдром “раздраженного” кишечника, говорите? Скушайте наших бактерий! Мы нормальную флору научились выпускать за углом. Возьмите сразу два ведра: в одном — бифидобактерии, в другом — лактобактерии. На полгода хватит». Как любят шутить сами врачи: «Нет здоровых людей — есть недообследованные».
Не стоит забывать и о том, что медицина давно отделила душу от тела и лечит последнее, практически не спрашивая пациента о его душевном состоянии. А ведь именно за этим приходит в поликлиники большинство представителей старшего поколения — им важен не столько процесс лечения, сколько акт общения. К тому же не секрет, что бо́льшая часть клиентов медицинских учреждений нуждается не только в биологическом, медикаментозном лечении, но и в психотерапии, так как страдает психоэмоциональными и психосоматическими расстройствами и заболеваниями, к проявлениям которых относится и огромное разнообразие телесных симптомов психоэмоционального генеза. Однако поскольку, как мы заметили выше, симптомы проявляются телесно, человек испытывает иллюзию того, что нужно лечить только тело. Да и врачи пытаются лечить вегетососудистую дистонию, раздраженный желудок, кишечник, мочевой пузырь, боли и гипервентиляцию обычным арсеналом средств — таблетками, уколами, массажами, — потому что видят лишь телесный компонент, верхушку айсберга. А более глубокие пласты, касающиеся развития личности тревожного пациента, не так доступны вниманию невролога, терапевта, эндокринолога, гастроэнтеролога и других врачей из-за специфики их деятельности, временных и иных ее лимитов. В силу сложившихся схем восприятия им проще видеть свои диагнозы и уверенно от них лечить.
Здесь многие пациенты попадают в очередную ловушку. Пытаясь избавиться от симптомов, они, во-первых, как с собственной тенью начинают бороться со следствием, вместо того чтобы устранить причину симптомов — тревогу и специфическое мышление, лежащее за поверхностными слоями жалоб и симптомов. Во-вторых, при неизменном уровне тревоги симптомы могут видоизменяться, «мигрировать» и «перескакивать» на другие органы и системы, а это ведет к тому, что люди обращаются к новым врачам, тратя все больше денег на новые обследования, что, естественно, не приносит должного результата. Игра затягивается и из-за того, что каждый врач невольно склонен тянуть одеяло на себя, полагая, что источник всех бед находится в подвластном его специализации органе.
Если вы заглянете «на огонек» к неврологу, он непременно узнает в вас своего пациента. Если обратитесь к терапевту, он заострит ваше внимание, скажем, на гипертензии. Гастроэнтеролог начнет лечить ваш напрягающийся живот, а эндокринолог может сказать: «Надо проверить щитовидку! Вы же видите, у вас потливость и приливы жара!» Однако в большинстве случаев это будет псевдоузнавание. Более того, врачи могут обозначать ту же вегетососудистую дистонию как неизлечимое заболевание, расплату за прямохождение (в случае с остеохондрозом), следствие генетических и экологических проблем и стрессогенной жизни в мегаполисе вместо домика в деревне. Однако стоит еще раз напомнить: источник симптомов большинства вариантов вегетососудистой дистонии — напряжение и тревога. А причина тревоги, в свою очередь, — в искаженном мышлении и неадаптивном поведении.
Итак, надеемся, теперь понятно, что симптомы вегетососудистой дистонии в большинстве случаев — это здоровье, которое внешне выглядит как патология, во что охотно верят тревожные люди: «А вдруг? А что, если? А может быть…» Однако важно осознавать, что каждая придирка к своему здоровому организму, любой «наезд» на самого себя, всякий поклеп и тревожная фантазия — провокация для вспышки возбуждения в коре головного мозга, выброса адреналина из надпочечников, стимуляции симпатического отдела вегетативной нервной системы. Иными словами, тотальное недоверие к здоровому организму провоцирует уже не раз помянутый нами порочный круг тревоги: очередные опусы когнитивных вариаций на тему неизлечимой болезни ведут к усилению тревоги, на которую реагируют мозг, психика и тело. Но зачем человек делает это с собой? Ответ простой — по привычке и из-за неведения: по привычке оценивать симптомы как катастрофу, а самого себя — как беспомощного и из-за неведения того, как работает психика и в чем проявляется влияние специфического мышления, а также когнитивных искажений.
Еще раз заметим: участок тела, на который вы направляете внимание, будет отвечать пульсированием, покалыванием или подергиванием. Если вы сейчас сфокусируетесь на мизинце, он «ответит». В обычной жизни вам нет дела до своего мизинца, он как бы не существует: вроде есть, но в жизни активно не представлен. Если же вы решите, что он болен чем-то серьезным и опасным, через несколько минут вам откроется, что жизнь может быть не только на Марсе, но и в вашем мизинце. Уже через час применения этого подхода он будет напрягаться еще интенсивнее, а через несколько часов может заболеть. А если вы и дальше будете накручивать себя катастрофическими мыслями, заболит сильно. И эту боль будет сложно купировать даже анальгетиками. Еще Чехов говорил, что стоит человеку обратить внимание на свое сердце, как оно начинает биться на пятнадцать ударов в минуту быстрее. Вообще логика работы нашего организма кристально прозрачна: достаточно ее разглядеть. Пресловутые симптомы вегетососудистой дистонии, как вы уже поняли, — это абсолютно здоровое и даже необходимое поведение организма, которое досталось нам от древних предков.
Фантазия тревожного человека рисует ужасающие картины, а симптом выступает ложным подтверждением тревожных верований. Он моментально представляет, как бригада уже знакомых нам небритых санитаров с устойчивым запахом перегара увозит его даже не в реанимацию, а прямиком в морг, по пути пару раз уронив носилки с бездыханным телом на жесткий асфальт. Вспоминается анекдот, когда хирург говорит пациенту: «У меня для вас есть две новости: хорошая и плохая. С какой начать?» Пациент отвечает: «Давайте с плохой». Тогда врач говорит: «Мы ампутируем обе ваши ноги». Пациент дрожащим голосом спрашивает: «А какая хорошая?» Врач жизнерадостно отвечает: «Мы нашли, кому отдать ваши кроссовки!» Только привычка тревожных людей заранее готовиться к худшему и выбирать самый ужасный сценарий из возможных приводит к тому, что они придумывают себе диагнозы и навешивают ярлыки болезней согласно медицинской классификации. Еще раз вспомним Джерома К. Джерома, герой повести которого, качественно полистав медицинскую энциклопедию, обнаружил у себя все, кроме родильной горячки.
Пока тревожный человек, будучи абсолютно здоровым, страдает от выдуманных им самим болезней, старенькие бабушки с реальными перенесенными инфарктами, как во времена Великой Отечественной войны, бьются за свободное место в автобусе и едут с сумками-тележками на ближайший рынок. А молодой человек или девушка, стоящие рядом с ними в транспорте, могут считать себя намного более больными и уязвимыми лишь в силу своих иррациональных верований. При этом каждый тревожный человек считает, что его симптом наиболее труднопереносимый, а страхи — самые жуткие. Так, человек, страдающий от частых панических атак, может посмеяться над тем, у кого «лишь» резкие боли в спине. Равным образом последний будет недоумевать, услышав чьи-то жалобы на «жуткие» навязчивые мысли. По этому поводу Бернард Шоу не без иронии заметил, что человек, страдающий зубной болью, считает счастливыми всех, у кого зубы не болят. Да, своя рубаха ближе к телу, и каждый несчастен по-своему. Еще один парадокс, который легко обнаружить у людей с избыточным уровнем тревоги, заключается в том, что они не только боятся страха, но и боятся радоваться: «Не дай Бог станет лучше — я этого не переживу!», «Если я целую неделю чувствую себя хорошо, это ненадолго, затишье перед бурей!»
Вместо того чтобы задать себе вопрос, стал ли он здоровее и счастливее от настойчивой диагностики собственного организма, человек день за днем упорно старается механически и под бременем гиперконтроля продлить свое существование. Каждое утро он будто выкатывает солнце вручную, а вечером закатывает его обратно, не понимая, что реальности можно и нужно доверять — она на его стороне. По сути, такой человек не живет, а выживает, как в войну, но в условиях реального мира. И вместо того чтобы понять, что каждую секунду не происходит тех ужасов, которые он себе предсказывает, тревожный человек продолжает брать на себя роль Нострадамуса, настрадывая новые неприятности. Обойдемся без Нострадамуса — сами настрадаем!
Чем раньше тревожный человек осознает, что все то время, которое он тратит на не сбывающиеся катастрофические пророчества, можно жить спокойно, тем больше шансов, что, задувая свечи на торте в свой столетний юбилей, он не будет жалеть о том, что растратил жизнь на бесконечные обследования и поликлиники. Как в той шутке: «Поднесут мне в старости стакан воды, а пить не захочется». Поэтому важно сделать так, чтобы, как писал Николай Островский, не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Для этого в отношении своего здоровья следует придерживаться принципа «золотой середины» между медицинскими фактами и тревожными домыслами, а также перестать воспринимать организм как безупречно работающие швейцарские часы, которые в случае поломки всегда можно отнести в гарантийную мастерскую. Важно понять: в жизни нет никаких гарантий, а попытки их получить ведут к избыточному контролю, создающему и поддерживающему напряжение.
Говорят, если хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах на будущее. Еще лучше — о планах с гарантиями. Нужно признать, что в нашей жизни есть всего одна гарантия — гарантия смерти. Звучит не очень оптимистично. Но древние римляне, авторы крылатого выражения memento mori («помни о смерти»), не были садомазохистами, некромантами или суицидентами. Что они хотели сказать этой фразой? Они имели в виду, что о смерти важно помнить, чтобы ценить жизнь и совершать оптимальный выбор, иными словами, чтобы не превращать жизнь в перфекционистский проект и не растрачивать ее на поиск несуществующих гарантий. Да, жизнь не бесконечна и может закончиться в любой момент. Но важнее не количество прожитых дней, а их качество. Поэтому отношение к смерти — яркий пример того, можем ли мы быть продуктивными, зная о негативных явлениях жизни или сталкиваясь с ними лоб в лоб. Если же мы будем придерживаться детской страусиной политики, то продолжим прятаться за свои выдумки, которые жизнь рано или поздно разнесет в щепки.
И все же, почему человек тревожится по любому поводу и без? В первую очередь, на формирование катастрофического мышления влияют психологические факторы. Не стоит забывать, что тревожные люди очень мнительные и впечатлительные. Вкупе с такими подходами к жизни, как гиперконтроль и ипохондричность, образное и творческое мышление играет с ними злую шутку. Катастрофическая трактовка возникающих у таких людей необычных телесных ощущений, опирающаяся на выбор худшего сценария, является следствием установок и убеждений, которые выступают правилами обработки информации и предписаниями. Согласно когнитивной модели тревоги, разработанной Аароном Беком, основателем когнитивно-поведенческой психотерапии, первым элементом тревожного мышления является частое предвосхищение ужасных событий в будущем. Второй составляющей выступает представление человека о необходимости соответствовать высоким стандартам деятельности, а также ложная вера в свою некомпетентность и беспомощность. Третий компонент — страх потерять людей, которые помогают выполнять массу «необходимых» дел. Наконец, последний элемент когнитивной модели тревоги — убежденность человека в неспособности устанавливать связи с другими людьми, а также страх быть осмеянным и отвергнутым из-за некомпетентности.
Маскированное течение как депрессивных, так и тревожно-фобических расстройств часто приводит к феномену айсберга, который был описан полвека назад. Он заключается в том, что лишь 10 % пациентов, страдающих тревожными расстройствами, обращаются за профессиональной помощью к врачам, чья специализация начинается со слога «пси» (психологам, психиатрам, психотерапевтам). Тридцать процентов таких людей идут к врачам общего медицинского профиля с соматическими жалобами, потому что тревога порождает развернутые телесные симптомы, а заодно дает основания подозревать свое тело в нарушениях. Есть и третья, бо́льшая часть пациентов — около 60 %, которые вообще не обращаются за помощью. Что заставляет их молча терпеть тревогу и сидеть дома?
Целый ряд исследований подчеркивают сомнения пациентов в том, что их поймут, адекватно оценят и окажут качественную помощь. Эти сомнения могут касаться и мифологических опасений, что их признают психами, закормят таблетками и положат в больницу, где они начнут пускать слюну и потеряют в социальных правах, из-за чего никогда не смогут водить автомобиль или выезжать за границу. Особо мнительные и впечатлительные граждане представляют, что там их жизнь, собственно говоря, и закончится. Поэтому большинство терпит до последнего, как у нас принято, — пока гром не грянет, мужик не перекрестится — и приходят «сдаваться» в клинику неврозов или психоневрологический диспансер, окончательно потеряв веру в себя, поняв, что сами не справляются, и махнув на себя рукой.
Те 30 % пациентов, которые приходят к специалистам соматического звена, позволяют говорить о скрытом феномене, который заключается в следующем: социально более приемлемо жаловаться не на голову, с которой происходят какие-то безобразия, а на тело. Ведь скачки давления бывают у каждого. Поэтому людям «выгоднее» болеть соматически, чем признаться, что они «психи», от которых можно ждать чего угодно. Если же у вас просто гипертония, вряд ли вы схватитесь за топор. Однако только и именно мышление тревожного человека является кузницей дополнительных тревог и страхов. Он часто вспоминает когда-то услышанную по телевизору информацию, что инфаркт помолодел, и в результате любого скачка давления его может порвать на британский флаг и нашинковать в капусту.
Люди со специфической фиксацией на физическом и психическом здоровье и состоянии будут не только следить за собой, но и проявлять активный интерес к публикациям и чатам в Сети по данным темам. И конечно, им захочется получить компетентное мнение профильного специалиста. В какой-то момент, гонимые страхами, они наведаются к психиатру. Кто-то пойдет «сдаваться», а кто-то — получить ответы на многочисленные мучительные вопросы. С кем столкнутся эти чуткие и впечатлительные люди, чьи трепетные души легкоранимы и уязвимы даже к менее существенным темам? К сожалению, у них есть шанс попасть на прием к «выгоревшему» специалисту или врачу, чересчур узко и шаблонно относящемуся к диагностике и терапии. Тогда кроме беспокоивших ранее опасений человек рискует получить «довесок» в форме так называемой ятрогении — ухудшения физического или эмоционального состояния, непреднамеренно спровоцированного поведением или высказываниями медицинского работника. Термин «ятрогения» в 1925 году ввел немецкий психиатр Освальд Бумке в работе «Врач как причина душевных расстройств» (к сожалению, на русский язык эта статья никогда не переводилась). В русскоязычной медицинской литературе данный термин использовали в своих трудах такие психиатры и терапевты, как Ю. В. Каннабих, Р. А. Лурия и К. И. Платонов.
Итак, есть категория психиатров, увлекающихся гипердиагностикой одного заболевания, которых коллеги в шутку называют шизофренологами. Такие психиатры лишь махнут рукой: «Какая невротическая симптоматика? Неврозов не существует!» Действительно, в Международной классификации болезней десятого пересмотра (МКБ-10), а также в утвержденной в 2019 году МКБ-11 слово «невроз» не встречается (осталось как эхо-напоминание, отраженное в МКБ-10, в рубрике F4 «Невротические, связанные со стрессом, и соматоформные расстройства»). Это еще сильнее пугает тревожно-мнительного человека, обратившегося за помощью. Тем не менее большинство психиатров осознают значение, роль и объем психогенно обусловленных расстройств, где мышление и система отношений играют ведущую роль в этиопатогенезе развития, как, например, в случае тревожных расстройств.
ebooksa