– Запиши, Иван Иванович.
Иванцов записал.
– Да лжет он все! – вскричал князь. – Лжет. Волосы у Григорьевой были вырваны и сожжены! То в полицейском протоколе записано.
– Что на сие скажешь, Лукьян Михеев? – спросил мужика Соколов.
– А чего этот господин сказал-то? Не понял я по скудости моей.
Соколов ответил:
–Сей господин есть князь Цицианов! Здесь он представляет Сенат. И саму государыню императрицу! Разумеешь?
–Разумею.
–Значит, ты, Лукьян Михеев, желаешь сказать, что в полицейском протоколе ложь записана?
–Дак откель мне то знать, барин? Сам же сказал, чтобы я правду говорил. А теперь что? Как лупила девку барыня то я видал. И может в её руках и полено было. Кто его упомнит. Но как волосы жгла, того я не видал.
–Но вот показания Трофима Степанова, в коих он говорит, что барыня на Аксинью кричала, а затем била её поленом нещадно. Затем она полено бросила и схватила Аксинью за волосья.
– Дак не видал я того, барин. Сам сказал, что сему господину правду молвить надобно.
Цицианов хлопнул ладонью по столу:
– Ладно! Прочь его пока. Увести! Второго сюда! Василия Антонова сюда путь ведут. Посмотрим, что этот знает.
Крепостной Антонов состоял при салтыковском доме гайдуком.
Князь спросил его:
– Ты крепостной Василий Антонов?
– Точно так, ваше благородие. Крепостной господ Салтыковых. Имя мое Василий.
– Сейчас ты должен сказать правду, Василий. И бояться тебе нечего. Коли правду скажешь, то все будет хорошо! Знавал ты девицу именем Аксинья Григорьева?
– Знавал конечно. Баба крепостная барыни нашей. Да померла уже.