– Приехали, – начал вытаскивать из саней «ахтырца» граф. Ноги на всякий случай ему развязывать не стали.
Событие шестьдесят шестое
Очень плохое место для тайной операции. Не самый центр Москвы, конечно, но рядом он совсем и народу и на транспорте, и пешеходного, полно. Улица вся заполнена санями, даже несколько карет на колёсах есть, одна, которая как раз мимо проезжала, какому-нибудь князю принадлежит, покрашена в красный цвет и местами бархатом оббита, так это снаружи, внутри видимо, вообще парча. Не видно, занавески на окнах. Карета ехала не спеша, и Пётр Христианович запаниковал, когда она рядом с ними остановилась. Оказалась, что тревога ложная, просто колесо в сугроб въехало и забуксовало. Пришлось крикнуть Брехту двух Ивашек и вытолкнуть этот Rolls-Royce современности из сугробика. Не создавать же пробку прямо у ворот «тятьки». И ведь даже не обернулся кучер, спасибо сказать, не говоря уж о седоках, что скрывались за занавесками, там мужской баритон ржал, даже не заметили, что им помогал из сугроба выбраться будущий Главнокомандующий русской армии и «Спаситель Санкт-Петербурга».
– Стучи, – Пётр Христианович дождался, когда роскошная «движимость» чуть отъедет, и вынес на руках из саней младшего сынка «тятеньки». Поставил перед воротами и показал в руке финку.
– Батя! – парень несмело стукнул пару раз в мощные ворота.
– Ещё раз и погромче, – подтолкнул Сёму граф через минуту, так и не дождавшись результата.
– Батя! – не, громче сильно не получилось и на этот раз.
Брехт почему-то ожидал, что сейчас ворота эти дубовые распахнутся настежь, и они туда на санях с бубенцами въедут, ну, хоть и без бубенцов, но въедут. А тут всё, как всегда, пошло не по плану. Отворилась калитка небольшая в этих воротах и в щёлку просунулась лохматая и бородатая голова. Пётр Христианович при словах этого «ахтырца» ряженого «батя» и «тятенька» почему-то представлял себе седого сгорбленного дедушку – божьего одуванчика, Сёма этот всё время просил его не трогать. А там морда эта, не знавшая николи парикмахерской, была почти на одном уровне с мордой графа и седой отнюдь не была, была чёрной как смоль.
– Сёма, – морда начала улыбаться, узрев младшенького, но тут же это дело прекратила. Сёма был в салопе, а не в форме коричневой, без шапки был, замусоренный и рядом страшная бородатая орясина в тулупе лыбилась.
Бац. Это калитка попыталась закрыться, но за секунду до этого Брехт, понимая, что сейчас произойдёт, толкнул в щель сынка. Бац. Это Сёме по ушам прилетело. Прилично так прилетело. Он даже не заверещал, охнул и кулём на порог свалился. Пётр Христианович его перешагнуть не мог с той стороны на дверь давил тятенька. Тогда граф чуть отступил и, что есть силы, врезал ногой по калитке. Батяньку отбросило. Дверь впечаталась в ворота и пошла назад, но опять с головой Сёмы встретилась. Бац. Брехт снова пнул дверь и вломился на этот раз во двор, успел, пока дверь открытой была.
«Старинушка» сидел на попе посреди двора и лапал рукою по снегу. Ух ты! Тесак. Приличный такой и ухоженный, сверкает заточенным клинком. А у Петра Христиановича всего оружия – финка в кармане. Некогда было раздумывать, Брехт вытащил нож и заученным движением отправил его в полёт куда-то в сторону горла «батяньки». Туда-то и попал. Лезвие почти полностью вошло в горло и перерубило там всё что можно. Гортань так точно. Потому «тятенька» не закричал, тревогу поднимая, всех соседей на этот беспредел посмотреть, созывая, а булькал кровью и остекленевшими глазами смотрел на что-то у графа за спиной.
Брехт обернулся. Там, свесившись через порог калитки, лежал Сёма. Ничего, оглушило, наверное, дверью. Пётр Христианович повернулся назад к отцу этих разбойников. Тот лежал на спине, а из горла продолжала на снег кровь чёрная вытекать. Нда. Неудачно в гости зашли.
Нужно было, пока соседи и прохожие шум не подняли, срочно заводить сани на двор и ворота с калиткой закрывать от любопытных взглядов. Что граф и проделал. Первым делом он втащил Сёму внутрь и прикрыл калитку, на засов её запирая. Потом осмотрел двор. Двое саней спокойно влезут. Приличный двор. И убран, ни сугробов не яблок, ну, навоза конского. Как там Муромов пел? «Яблоки на снегу, конь тут прошёл недавно, я так же не могу». Две только субстанции мешали саням разместиться на дворе. Посреди этого двора лежал в луже, теперь совершенно красной крови, переставшей впитываться в снег, здоровенный косматый и совершенно мёртвый мужик. Парок от неё (крови) шёл. Мерзкое зрелище. Брехт, сплюнул, ну совершенно не входило в его планы «тятеньку» убивать. Тем более, Сёме обещал. Пришлось взяться за воротник сюртука и оттащить с прохода, и вообще, с глаз долой, в промежуток между домом и баней «Крёстного отца».
Крови натекло прилично. Лужа целая получилась. Она частично растопила снег и продолжала расширяться. Брехт осмотрел двор, выискивая лопату. Не попалась на глаза. Зато около бани нашлась деревянная бадейка, обожжённая и почерневшая, полная золы. Её Пётр Христианович на лужу и высыпал. Так себе маскировка, посреди двора вместо красной лужи получилась серо-красно-чёрная. Ладно. Чего уж. По крайне мере не так заметно, как чисто красная.
Следом Пётр Христианович занялся Семёном. Похлопал его по щекам, надеясь в сознание привести. Твою раз так. И раз эдок. Парень был мёртв, ударом двери шею ему батянька переломил. Что за день такой. Ни кого не хотел убивать – и три трупа. Сильно эту бандитскую семейку жалко не было. И даже, наверное, не правильно было оставлять их в живых. За старое бы принялись. И настоящие ахтырские гусары, коими Витгенштейн хоть не долго но командовал, мести требовали, да и неизвестный Брехту ювелир из Голландии может нормальным человеком был. Творческой натурой. А эти товарищи решили, что им его продукция нужней. Это и не Брехт их убивал, это как у Марадоны – «рука божья».
Вздохнув и перекрестившись, Пётр Христианович и Сёму отволок через весь двор к баньке.
Глава 24
Событие шестьдесят седьмое