В килограммах и рублях оценить это было сложно, но фраза: «Вот это я удачно зашёл» сама с языка сорвалась. Даже пропало на время желание торопиться. Да, нужно было срочно рассовывать всё это по мешкам, хватать девчушку в охапку и убираться. Не дай бог, какой сосед за напильником заскочит или соседка за солью. А ещё мысль умная посетила, кто-то же обстирывал эту семейку, не сами же стирали, значит, где-то эта женщина есть. Когда появится? Вопрос?! Но лучше ответа на него не узнавать, так как после всего, чего тут случилось, оставлять эту женщину в живых было ну, глупо, по крайней мере. А трупов на сегодня и так уже наделали прилично. Будем считать, эти хоть за дело, а отягощать совесть и карму убийством ни в чём не повинной женщины не хотелось.
Нужно было торопиться, но Брехт стоял и смотрел на рассыпанные и заляпанные квашеной капустой сокровища. В юности смотрел фильм про графа Монте-Кристо Брехт, и в нём открывает будущий граф сундук, а там … Вот граф и сейчас стоял, пусть не перед сундуком с открывшейся крышкой, а … Брехт мотнул головой, что он золота не видел. Нет. Золото в виде монет или слитков и золото в виде украшений или кубков – это разное золото. Там просто тяжаленный металл, а тут человеческий труд. Красота.
– Вашество. Вот ещё свечу держите, – вывел Петра Христиановича из созерцательного состояния Сёма.
Эх, вечно испортят такие вот мгновения всякие Сёмы.
– Хорошо. Мешки давай. Да, там начинай с лошадьми разбираться. Я тут сам.
Вторая свеча света не сильно добавила, нужно повыше поднять, но поднять некуда было. Ладно, мимо рта не пронесёт. А вот интересно, золото понятно – это благородный металл, а как серебро реагирует с молочной кислотой капусты квашеной? Растворяется? Брехт прямо супер-пупер нумизматом не был, как и доктором химических наук, но несколько раз приводил серебряные и медные монеты, купленные в коллекцию, в лучший вид, попросту замачивая их в кефире, а потом щёткой зубной очищая. Серебро начинало блестеть, как новое. А в капусте и кефире одна кислота – молочная, и в капусте она более концентрированная. «Тятенька» же сунул, в том числе и серебро, в бочку, в капусту квашеную. Хорошо не сильно долго пролежали, зато теперь и золото и серебро блестят даже в тусклых лучиках света идущих от двух свечей.
Изгваздался Пётр Христианович весь в капусте. Стряхиваешь полоску с кубка, а она – собака бешена, по непонятной траектории летит, и к тебе обязательно на бороду приземлится. Золото вещь тяжёлая, потому граф распределил всё по четырём мешкам конопляным. Монеты старался в один мешок засовывать, серебряные вещи во второй, а оставшееся золото распределилось по двум последним. Тяжёлыми все четыре мешка получились. Как только всё это грабители из магазина выносили. Центр Москвы, а они туда-сюда из магазина к саням своим с мешками носятся. И никто тревогу не поднял?! Удивительно.
В каждом мешке получилось килограмм по десять – двенадцать, ну нет, тот который с серебром, потяжелее, может, и весь пуд.
Уже собираясь подать мешки наверх, Пётр Христианович понял, что грабитель домов честных мещан из него плохонький. Не хватало одного из … одной из … В общем, не было ассигнаций. А он ничего у Сёмы не спросил. Где теперь искать бумажные деньги? Они точно были, не могли владельцы магазинов не держать у себя «Катеньки». С появлением ассигнаций стало проще совершать серьёзные покупку, не нужно с собой сундуки с серебром возить. Брехт осмотрел подвал. Стояло ещё пара бочек, он их покачал. Заняты, и это, скорее всего, тоже соления – грибы, огурцы. Бумажные деньги в огурцы солёные не сунешь. Нет герметичных полиэтиленовых пакетов. На удивление в небольшом ларе была картошка. Продвинутым был «тятенька» барский овощ – картошку едал. Во втором ларе под слоем песка была морковь. Нда, мелковата сейчас. Есть куда селекционерам стремиться, да и жёлтая, скорее, чем оранжевая, ну или это от освещения, нужно будет в Студенцах посмотреть. Пётр Христианович оба ларя переворошил, а чего, тут теоретически, завёрнутые в плотную провощённую ткань, деньги лежать могли. Могли, но не лежали.
Плохо. Граф осмотрелся, ещё кирпичи в фильмах из стены вынимались и там ниша, а в ней клад. Не получится. Нет в стенах кирпичей. Стены это дубовые, должно быть, доски. Черные и плесенью покрытые в углах. Блин блинский, куда «тятенька» мог гроши заховать? Или в доме? Где там прячут? Под подоконником? Нет, почему-то чувствовал Брехт, что ассигнации, неправедно нажитые, тут, в подполе. Как там Сёма сказал про спрятанные ценности? В кадке? Пётр Христианович отшвырнул ногой останки бочки и образовавшуюся горку квашеной капусты, которую он стряхивал с украшений и монет. Почему-то подумалось, что сам бы закопал в пол и бочку сверху и поставил. Тоже в каком-то фильме такое видел.
Нет. Земля была плотной. Брехт сдвинул вторую бочку. Тоже плотная земля. Третью. Ничего. Опять полез в картошку финкой, теперь проверяя плотность земли под ней. Везде прочная почва тысячелетиями утрамбованная. Осталось проверить морковь. Брехт почти отчаялся, время уходило. Каждая лишняя минута пребывания в этом доме несла опасность. Чуть отодвинув морковь, он начал тыкать ножом. Уже на третьем ударе ножа, он легко вошёл в земляной пол. Бинго. Пётр Христианович сдвинул, как мог, морковь и песок к противоположной стороне и стал финкой ковырять землю. И почти сразу наткнулся на ту самую провощённую тряпку, про которую и думал. Приличная такая посылочка получилась. И тяжёлая, как все четыре тома «Капитала» одного из самых главных русофобов всех времён – товарища Маркса. Интересно, а почему большевики не эксгумировали останки Маркса и Энгельса и не перенесли их на Красную площадь? Недоработачка. Нужно исправить. А они родились уже? Может нужно их придушить прямо в колыбели?! Чтобы они над Россией экспериментов не проводили. Наверное, нет ещё, но что он до этого светлого момента доживёт – точно. Ладно, как сказала одна мадама: «Я подумаю об этом …». Пора ноги делать.
Событие шестьдесят девятое
Ивашка Зайков пока Брехт возился с золотом и ассигнациями собрал детские вещи в узел и даже сумел одеть девочку. Та решила видимо, что это игра такая и бегала от дезертира, заливаясь колокольчиками, а он, расставив руки, ходил за ней с одеялом. Игрались, в общем.
– Где Тугоухий? Вытаскивая первый мешок, поинтересовался Пётр Христианович. Вообще, не простое мероприятие, он у лестницы при падении две нижние ступеньки переломал, и теперь приходилось с мешком пудовым подпрыгивать, чтобы достать до живой ступеньки. Подпрыгнул, нагрузил её, и она предательски затрещала. Ну, нафиг, опять в капусту кислую падать! Нет, выдержала, граф с грохотом выбросил мешок самый тяжёлый и объёмный с серебром на свет божий и зажмурился. За окном была хорошая солнечная погода, и это солнце проникало даже сквозь мутноватые и зеленоватые оконца в дом «тятеньки». Странный свет, словно сквозь воду на свет божий смотришь. Но стеклянные окна всё же ещё дороги, не у каждого есть, так Брехт и не успел узнать, чем до душегубства и разбоя семейка занималась, откуда деньги «тятенька» взял на стеклянные окна.
– На дворе, лошадей пошёл запрягать. – Догнал, наконец, егозу Ивашка, та завизжала, но не плач это был, а веселье. Игра продолжалась.
– Помоги мне золото поднять, а то там ступенька трещит, три мешка ещё.
– А Танюшку, – блин, пацан пацаном. – Танюшку куда?
– Хорошо, отнеси её, отдай Семёну и сразу сюда.