Другой город

– Мама! Мама! – Двое темноволосых юношей шли к ним со стороны леса, неся что-то тяжелое… Когда они подошли ближе, Кая увидела, что это, и к ее горлу подкатила тошнота. Великанша Лея была мертва. На ее лице застыла свирепая гримаса. Рваная рана тянулась от горла до живота, волосы слиплись от грязи и крови. Мама Лита смотрела на нее молча. Казалось, она больше не видит ни Каю, ни сыновей. Медленно она опустилась на землю рядом со своей воительницей и коснулась ее лба без тени брезгливости или страха:

– Ты славно послужила мне. Теперь отдыхай.

Поднявшись, она на мгновение закрыла глаза, как будто собираясь с мыслями, а потом обратилась к Кае недрогнувшим голосом:

– Не стой столбом, девочка. Помоги моим дочерям или сыновьям – мне нет дела, чем именно ты можешь принести пользу… Сегодня ночью здесь всем хватит работы.

– Но Артем…

– Он теперь в безопасности. Заглянешь к нему, когда мы наведем здесь порядок… А потом придешь ко мне.

– Зачем? – спросила Кая и тут же пожалела о том, что вообще открыла рот: слишком уж явственное напряжение слышалось в голосе.

– Я погадаю – ему и тебе, – ответила Мама Лита спокойно, как будто озвучивая очевидное, и скрылась за пологом фургона.

Вся ночь после разговора с Мамой Литой слилась для Каи в одно долгое мгновение, полное крови, огня и слякоти – ближе к утру пошел дождь. Маленький, неопасный. Сезон гроз миновал, и хотя бы новых прорех можно было не опасаться.

Дождь смывал кровь с земли и тушил остатки разбросанных по лагерю головешек. Теперь было не разобрать, отчего мокры лица у караванщиков, которые попадались Кае на пути. Она помогала оттаскивать тела в сторону леса, где уже копали могилы, а раненых – к фургону, в котором без отдыха трудилась Мама Лита. Из фургона доносился запах трав, слышалось негромкое заунывное пение. Сначала пела одна Лита, а потом к ней присоединился голос потоньше – видимо, одна из дочерей пришла к ней на помощь. Кая не знала, что за песню они пели, – призвана она была облегчить страдания раненых или провожала в последний путь ушедших. Сама она провожала умерших так, как было принято в Зеленом, – молчанием. До сих пор ни один из ритуалов не показался ей более уместным, чем этот.

Кае казалось, что ни заунывное пение, ни раненые, ни работа, как и вообще вся эта ночь, не закончатся никогда… Но рассвет все же пришел, как он приходит всегда, даже после самой тяжелой ночи, серенький и дождливый. В тусклом свете Кая увидела, что все опрокинутые фургоны поставили на колеса, тела убрали, костер сложили заново и укрыли тентом от дождя. В котле на нем булькала вода. Марк, кряхтя от боли, заново обтягивал пострадавший фургон тканью. На бинтах у него на боку проступала кровь. Кая хотела было подойти к нему и помочь, но что-то в его лице подсказало, что этого делать не нужно. Поэтому, не найдя больше ничего, чем она могла бы быть полезной, Кая сидела у костра под тентом, глядя на дождь, пока не увидела Маму Литу. Она не выглядела уставшей, хотя одежда ее измялась и была в грязи и крови, а лицо потемнело от пота. Подойдя к Кае, она поманила ее в сторону своего фургона.

Внутри царил кавардак – сундуки перевернулись, одна из коек сломалась пополам, а одеяло на другой было перепачкано разбившимися настоями. Мама Лита показала Кае на единственную койку, уцелевшую от разорения.

– Присядь…

– Нам необязательно делать это сейчас, – пробормотала Кая. – Ночь была трудная. Вы уверены, что?..

– И помолчи, девочка! – прикрикнула Лита и достала из кармана засаленную колоду карт. – Мне нужно сосредоточиться.

Кая с досадой почувствовала, что не может противиться этой женщине. Наблюдая со стороны, она всегда недоумевала, как так получилось, что главной в караване была именно она, а не кто-то из ее молодых сыновей или, например, Лея. Теперь стало понятнее. «И Лея мертва, – напомнила она себе, с трудом сглотнув комок в горле. – А Лита жива. К ней они все прибежали за помощью, когда все кончилось».

По-паучьи пробегая пальцами по каждой новой карте, Лита выложила несколько карт на покрывало между ними. Кая никогда прежде не видела таких. Обычные колоды ей встречались – и пластиковые, древние, и нарисованные от руки. Но эти оказались особенными. Вместо привычных мастей в уголках карт расположились мечи, чаши и еще что-то непонятное. На некоторых были целые картины – красивые и зловещие. Кае стало не по себе. Воздух в фургоне будто сгустился. Дурманяще запахло травами, и остро захотелось выйти наружу. С тех пор, как умер дедушка, Кая не любила этот запах.

– Что это?

Кая спрашивала про запах, но Лита поняла ее иначе.

– Это – таро. Искусство гадания древних, которое почти полностью утрачено. Но не здесь. Мы здесь ничего не забываем – это слишком дорогое удовольствие.