Нечто из Рютте

22
18
20
22
24
26
28
30

Сержант сразу не ответил, а солдат ответа ждать не стал и пошел к барону.

Он хотел быстро обрисовать ситуацию и получить одобрение, но быстро не вышло. Барону было скучно, и он почти заставил Волкова сесть за стол, налил ему вина. Стал расспрашивать, и казалось, его мало заботило, посадит солдат старосту в подвал или нет, на это он дал согласие почти сразу, а вот всякой мелочью он интересовался, переспрашивал.

Лендлорду было скучно, и он не хотел отпускать Волкова. И больше всего его заинтересовало известие о том, что упырь, судя по всему, был не один. Барон стал расспрашивать о молодом монахе, о книге, а тут еще пришла баронесса с молодым бароном, их тоже все это интересовало, Волкову пришлось пересказывать все вплоть до грустной истории о семье монаха. А затем стали подавать ужин, и попытку уйти добрая баронесса пресекла одной фразой:

– Господин Фолькоф, останьтесь, пожалуйста. Вы так редко у нас бываете.

Старый барон и молодой поддержали ее, и солдат просто не смог отказать.

Остался сидеть за столом, вместо того чтобы решать вопрос со старостой.

Выйти из покоев барона он смог, только когда стемнело. Конечно, можно было вызвать стражу, найти сержанта и послать его за старостой, но Волкову было откровенно лень, он славно поел, выпил много пива и сейчас хотел только спать, а староста Рютте мог подождать и до завтра. Поэтому он пошел к себе в башню, где и встретил Ёгана. Тот был мрачен и не разговорчив, как обычно.

– Ну, как прошел день? – спросил солдат у слуги, поднимаясь по лестнице.

– Будь он проклят, – лаконично отвечал Ёган.

– Кто? День или господин Крутец? – засмеялся солдат, у которого было отличное настроение после пива.

– Да оба! Мы с этим городским объехали полпоместья, лошади едва живы.

– На моих лошадях ездили? – насторожился солдат.

– С чего вдруг я на ваших лошадях буду ездить по делам управляющего, из конюшни брали, сам управляющий выбирал.

– Хорошо, – облегченно произнес Волков, – а чем занимались?

– Да мотались туда-сюда, туда-сюда, а он все считает да считает, считает да считает, да записывает все. И не угомонится никак, и уже темнеет, а он: а тут сколько десятин, а вот тут сколько, а это пары или не пары, а это озимые, а тут когда убирать. Всю голову, как дятел гнилуху, выклевал. И без еды весь день, только что поел!

– Ха-ха, – смеялся солдат, – а ты меня считал непоседливым или как там?.. Неугомонным.

– Да по сравнению с этим городским вы добрый барин, этот же чистый сатана. Неуемный. Еще и ленивым меня ругал. А у меня, вот не поверите, от него к полудню голова гудела, что твой улей в апреле.

– Вот какого господина тебе надобно, – смеялся солдат.

– Да избавь Бог, – Ёган осенил себя святым знамением, – уж лучше обратно в мужики подамся. Да и там от него житья не будет. Он же с мужика все соскоблит. От него ж ничего не утаить будет, как только в дело мужицкое вникнет. А он вникнет, он въедливый.

А тем временем дошли они до своих покоев, и слуга, не переставая жаловаться на молодого аудитора, помог Волкову раздеться. А когда тот разделся и завалился в перины, то даже не успел помечтать о прекрасной дочери барона, заснул сразу, несмотря на то что Ёган все еще что-то бубнил про молодого Крутеца.