– Погоди-ка, – медленно сказал Унельм, – ты сказал «в праздник единства Кьертании»? Ты уверен?
– Ну да. Я точно запомнил, потому что в ту ночь были салюты над Сердцем города, а их и от нас видно. Большие ребята взяли меня с собой на крышу большой Эллы… Ну, мы так старую водокачку зовём… И оттуда мы на них и глядели. А что?
– И до того он не продавал никакой другой большой партии глаз? – спросил Унельм растерянно, ощущая всё нарастающее беспокойство, как отдалённую дрожь земли.
– Такую разве продашь два раза? Я даже не знаю, кто такое купить-то рискнул. Уж больно приметно, вот так вот сразу… А если бы этот, который купил, ещё и знал, что тот мужик будет потом трепать по всему городу…
Унельм лихорадочно думал.
Второе убийство произошло вскоре после праздника единства.
Но первое – до него. До. Глаз, обезобразивший лицо Лери Селли, Стром должен был взять где-то ещё. Если только… Если…
Конечно, он мог добыть первый глаз на охоте. Спрятать, вынести тайком… А уже потом, не сумев остановиться, купить целую партию – и кто знает, сколько ещё жестоких убийств он бы совершил, если бы не Унельм…
Или всё это было ошибкой – чудовищной ошибкой.
– Мне пора идти, – сказал Ульм, бросая на стол химм и подвигая к себе блокнот. – Нужно кое-что проверить… срочно. Я запишу здесь свой адрес, ладно? Если тебе что-то будет нужно, пиши мне, ладно? Или просто так пиши.
Он и сам не знал, зачем это делает – но Сверчок просиял так, что этот вопрос отпал сам собой.
Он вернулся в отдел ближе к вечеру.
Весь город бурлил, на каждом углу только и говорили, что о забастовке препараторов.
«Неслыханно!»
«Возмутительно!»
«Позор!»
Унельм пониже натягивал рукав на запястье, проходя мимо возмущённых горожан, и радовался, что благодаря службе в отделе не был обязан носить форму механикёра.
Когда станет известно, кто именно посадил Строма, когда церемония награждения окажется на первых полосах газет, в Гнезде его просто возненавидят.
Но если Стром и в самом деле виновен, это стоило того.