Серьёзно пострадали двое горожан и один препаратор. Им оказался друг Маркуса – ему сломали руку и сильно приложили по голове.
– Это моя вина, – бормотал Маркус, морщась, как отболи. – Он из-за меня пошёл, можно сказать, за компанию. Если бы не я, он был бы в порядке.
Я была уверена, что после этого Маркус уйдёт, но он остался.
Со второго дня все препараторы начали ночевать в Гнезде. Это казалось более безопасным, чем возвращаться по домам в одиночестве. В Гнездо возмущённые горожане не решились бы сунуться – во всяком случае, пока, – и место это было достаточно свято и для Химмельнов, чтобы они не решились прислать туда охранителей ночью.
Обитатели Гнезда, не принявшие участия в забастовке, пока ничего не говорили нам о том, в какое положение мы себя загнали – но было ясно, что этот нейтралитет соблюдается ими до поры до времени.
Я чувствовала: всё идёт не так, не становится лучше. Может быть, Барт был прав, и Химмельны и вправду боялись нас и не знали, что с нами делать. Мне начало казаться, что и сам Барт не слишком хорошо представляет себе, что делать теперь, когда забастовку не давят – скорее игнорируют.
Это игнорирование стало вдруг ощущаться продуманным ходом – пока что от повисшей в воздухе неопределённости препараторы страдали больше, чем Химмельны. Всё больше горожан приходило на площадь, чтобы выразить нам своё презрение. Всё больше охранителей стягивалось в Сердце города. Газетчики сходили с ума – нас называли предателями, безбожниками, отступниками…
А Стром оставался в Каделе.
Ещё дважды Барт просил аудиенции у Химмельнов. В ответ – ничего.
Нас становилось меньше – то один, то другой без объяснений не возвращался на площадь, и охранителям для этого не приходилось шевелить и пальцем. Забастовка затихала сама собой, потому что препараторы начинали задумываться о рейтинге, пугались угроз Орта, видели, что не приближают освобождение Строма…
Многие присоединились к протесту под влиянием порыва, яркой вспышки возмущения – но на площади у них были часы, наполненные криками возмущённых горожан, ледяными взглядами охранителей, чтобы подумать.
И выводы, к которым они приходили, были не в нашу пользу.
Нужно было что-то делать – но что? Препараторы не доверяли мне так, как Строму, не знали меня лучше, чем Барта. Даже если бы у меня и вышло придумать, как изменить стратегию наших действий, моей репутации охотницы Эрика Строма – и только – явно не хватило бы, чтобы претворить новый план в жизнь.
Я чувствовала: наше время на исходе. Терпение владетельницы не безгранично. Возможно, прямо сейчас, в эту самую минуту, она прогоняет прочь советника, который убеждал её продолжать выжидать, замалчивать происходящее, позволяя препараторам и дальше закапывать себя самим… и отдаёт охранителям приказ действовать.
Мне страшно было подумать, во что может вылиться такой приказ. Да, охранители были вооружены куда лучше нашего, но абсолютно все препараторы, я знала, не погнушаются пустить в ход все преимущества, дарованные им Стужей, если их жизням будут угрожать.
Тут-то у Химмельнов и появится повод вспомнить о законе, запрещающем препараторам использовать препараты вне Стужи. Все мы окажемся преступниками вдвойне, а люди, кричащие сейчас «Позор!»… Что закричат они после того, как на их глазах мостовые обагрятся кровью?
Казалось, воздух плавился от общего напряжения. В глубине души мне очень хотелось, чтобы на следующий день никто не пришёл на площадь, чтобы всё разрешилось как-то само собой…
Но что-то должно было случиться; что-то назревало, как тепличный плод на ветке, готовое упасть и взорваться у нас под ногами.
Поползли слухи о том, что Стром уже приговорён к смерти личным приказом владетельницы. Говорили, что это уже решено, но скрывается, чтобы наша забастовка не переросла в настоящий бунт.
Каждый раз, когда я слышала что-то об этом, моё сердце леденело.
ebooksa