Египтянин. Путь воина

Ренси стиснул челюсти. Нет, отступать и отказываться от своих убеждений, от веры в себя он не хотел. Он знал, что многие ваятели, у которых были способности, но не было творческого огня, с удовольствием отдали бы всё самое ценное в их жизни за один его дар.

– Мне бесконечно жаль, что тебе не позволяют заниматься любимой работой, – мягко проговорила Изигатар, – и что у людей нет возможности увидеть, что ты одарённее других ваятелей в тысячу раз. Мне кажется странным, что владыка Ашшурбанипал, известный всему миру как тонкий ценитель искусства и покровитель талантов, не пожелал сделать тебя своим придворным ваятелем. И когда я размышляю об этом, то спрашиваю себя: к чьим словам прислушивается царь – своего любимого племянника Илушумы или столь ценного для него союзника Нехо?

– Хочешь сказать, что царь направил меня на строительство стены по совету номарха? – спросил Ренси, хотя ему самому уже приходила в голову такая же мысль.

– Будь осторожен, милый, – предупредила его Изигатар. – Если ты всё ещё жив и невредим, то только благодаря защите твоих, египетских, богов, у которых на тебя, очевидно, особые планы.

Эта убеждённость девушки вызвала в памяти Ренси слова Илушумы: «Не думал ли ты о том, что боги совершили всё это для того, чтобы ты имел возможность достичь своей цели? Какой-то очень важной для тебя, полной тайных желаний и сильных чувств, цели?»

Прошло всего два дня, когда Ренси окончательно уверовал в то, что он находится под покровительством богов. С верхнего яруса стены, где возводили одну из башен, свалилась корзина, полная камней, и грохнулась прямо у его ног. Не пытаясь ничего выяснить, Ренси пустился бежать, как будто после этого за ним могли броситься в погоню. На стройках нередко происходили несчастные случаи, кто-то сваливался с лесов, оступившись или потеряв равновесие… но такая тяжёлая корзина, да ещё с камнями, поднять-то которую не каждому под силу, могла навести на какие угодно подозрения.

Ренси думал теперь, что Изигатар была права, когда говорила о вмешательстве Нехо в его судьбу. И то, что на первый взгляд кажется случайностью, может иметь вполне определённую причину. По-прежнему ли Нехо желал избавиться от него, используя любые средства? Вполне. Это покушение могло оказаться удачным для номарха, если бы судьба не пощадила Ренси вследствие необъяснимого каприза. Или всё-таки объяснимого?..

7

Капризы судьбы, капризы сильных мира сего…

Случай с корзиной, полной камней, едва не стоивший Ренси жизни, заставил его стать предусмотрительным и осторожным. Теперь ему стало казаться, что за ним следят: повсюду, куда бы он ни пошёл, встречались люди, которые не скрывали своей враждебности. Он уже привык к любопытству в глазах ассирийцев, разглядывавших его, чужеземного ваятеля, точно некую экзотическую диковинку. Но вкось бросаемые в его сторону неприязненные взгляды вызывали у него ощущение тревоги и опасности. Нет, Ренси вовсе не хотелось погибнуть под копытами внезапно понёсшейся по улице лошади, разбиться, упав со стены, или истечь кровью от удара ножом в тёмном переулке. У него появилась привычка ходить озираясь; он старался не обращать внимания на грубые замечания и окрики незнакомых людей, которые явно старались втянуть его в уличные ссоры. И то, что такие ссоры зачастую заканчивались поножовщиной, лишь усиливало подозрения Ренси в преднамеренности подобных попыток.

Всё же боги были по-прежнему благосклонны к Ренси. Он не мог знать, Илушума ли замолвил за него слово перед царём, или царь, поддавшись очередному своему капризу, принял новое решение. Но именно в эти тревожные дни Ренси передали царский приказ: Ашшурбанипал желал, чтобы египетский ваятель немедленно начал работать над его портретом.

В этот раз царь принял Ренси в огромном зале, украшенном золочёными потолками, тяжёлыми, с пышной каймой занавесями, пёстрыми коврами и многоцветной настенной мозаикой. За широкими окнами, похожими на дверные проёмы, которые вели на террасы, виднелись пышные зелёные сады, апельсинные и гранатовые рощи, кроны сосен и веера пальм.

На высоком, богато инкрустированном золотом и слоновой костью троне сидел Ашшурбанипал, подле него находились советники и несколько придворных сановников – все они ждали очереди молвить слово царю, в то время как тот говорил и говорил, изрекая свои приговоры и указы. Наконец, подняв взор, он заметил у двери замершего в поклоне Ренси и поманил его рукой. Перед троном Ренси опустился на колени, как того требовал придворный этикет, и пожелал царю здоровья и долгих лет жизни традиционной формулой приветствия.

– Я хочу, чтобы ты сделал барельеф, который рассказал бы о важнейших событиях моей жизни и главное – о моих великих победах. Этот барельеф украсит стену в парадном зале моего нового дворца и для грядущих поколений станет хроникой моего славного правления. Ты должен изобразить меня во время богослужений в окружении жрецов, в часы досуга – с моей семьёй, в военном походе – на колеснице, находящейся впереди армии.

– Не выразишь ли ты, владыка, каких-либо желаний, которые я должен положить в основу моей работы?

– Моё желание – такое же, как у моих предшественников на троне: показать неизменность власти и постоянство ассирийского правления…

На следующий день Ренси проснулся на рассвете, горя желанием сесть за рабочий стол. С того мгновения, как уголёк в его руке коснулся поверхности папируса, он почувствовал себя на вершине счастья. Наконец-то! А потом он возьмёт в руки молоток и резец и вломится в глыбу – и заговорит с камнем, придавая ему живую трепетную плоть. Как же долго он ждал этого свидания!..

Но каким же измыслить барельеф царской жизни? Если картины мирной жизни царя и его окружения были понятны Ренси, то военные сцены влекли за собой совсем другие заботы. Изучив традиции ассирийских художников и скульпторов, Ренси уловил в них то, что не было столь явно выражено в египетском искусстве. Показывая сражение или охоту, барельефы передавали восхищение насилием, как в убийстве львов, так и в жестоком умерщвлении людей. И, конечно же, ни один ассириец никогда не изображался раненым или в невыгодном положении: непобедимость ассирийцев – вот что утверждало их искусство…

Глядя через окно в дворцовый сад, Ренси спрашивал себя: «А что хотел бы изваять я сам? Сколько бы высек на фризе больших фигур, сколько фигур поменьше? Какими должны быть изображения солдат, лошадей, колесниц?» Размер фигуры самого царя не слишком-то занимал его: в любой культуре правитель страны – верховный командующий армией – был ключевой и, значит, преобладающей над всеми фигурой.

Труднее всего ему давался только образ царя. Он напрягал свою память, чтобы мысленно увидеть, как Ашшурбанипал сидит на троне в своих роскошных одеяниях, как шествует в процессии, разговаривает с приближёнными, выезжает на колеснице. Он рисовал ассирийского правителя, придавая ему разные положения, пока, наконец, его рука уже сама выводила каждую черту лица, каждый мускул и линию тела укрытого полотном одежды мужчины.