Корона из незабудок

22
18
20
22
24
26
28
30

К концу работ мои руки выглядели ужасно, но я хотя бы могла глубоко вздохнуть, не всхлипывая. Следовало выпить крепко заваренной мелиссы с сон-травой, вот только часть меня сопротивлялась этому. Как я смею стараться убежать от своей боли? Не будет ли это предательством по отношению к матушке? Если бы я заботилась о ней лучше, была бы она сейчас жива?

Да и вдруг Джону помощь понадобиться.

Следующие пару дней прошли как в тумане. Забота о больном, работа в поле и помощь в церкви, отнимали столько сил, что даже маячивший на горизонте трактирщик Тук перестал меня пугать. Отец Госс предлагал отдохнуть, поправиться для начала, и помогать потом, по мере сил. Но я все равно приходила. Посреди третьей ночи у Джона началась лихорадка. Я постоянно наносила ему на рану мази от воспаления, поила укрепляющими настоями, держала на его лбу одну из тряпок из приданного, смоченную в ледяной ходе. Но ни корень ивы, ни шалфей с малиной не помогали.

Почти все заготовленные мною лекарственные настойки и мази заканчивались, а Джон продолжал бредить. Он сжимал крестик, просил у кого-то прощения, и клялся вернуть лилии.

Я же кляла себя за самонадеянность. Разве была я способна лечить раненых? Деревенская девица не ровня ученым мужам! Не следовало слушать просьб Джона, не следовало соглашаться на то, что сделать была не способна!

Каждый день я посещала церковь и молила Бога простить мою самонадеянность и спасти жизнь Джона. Отец Госс пытался утешить меня, говоря о матушке, но я лишь начинала плакать, когда к чувству вины прибавлялось горе.

* * *

Встала спозаранку — чтоб успеть и о Джоне позаботиться, и себя покормить. Распахнула дверь и взвизгнула, точно полевая мышка. Под дверью стояли два ведра с колодезной водой. И Том. Я даже глаза протерла, чтоб понять, не привиделось ли мне.

— Ты что тут делаешь? — глупо спросила я. От недосыпа в голову лезла всякая ерунда. Может, заблудился?

— Воды тебе принес, — Том неловко показал на два крепко сбитых ведра. Из них-то наверняка вода не вытекала, как из моих.

— Зачем?

— Так надо же, — пояснил он и сделал неопределенный жест рукой. Я все еще смотрела на него, не понимая. — Отец приказал. Ухаживать там. Потом приданое.

Том шагнул назад и потупился, будто его за чем-то непристойным поймали. Я присмотрелась к человеку, за которого меня сватали. Он был широк в плечах и коренаст. Глаза, как и у отца — близко посажены друг к другу, но цвет был красивый — точно у политой дождем плодоносной земли. Густая темная шевелюра была небрежно перевязана засаленной лентой, но непослушные волосы выбивались из хвоста и торчали во все стороны. На руках ожоги от кипящего масла. Взгляд у Тома был открытый и наивный, и весь он напоминал огромную дворнягу, что готова вилять хвостом от одного лишь ласкового слова.

— Спасибо, — улыбнулась я. Том широко улыбнулся в ответ и почесал огромной ладонью у себя в затылке. Хвост от этого совсем растрепался. — Но не нужно. Я всегда сама справлялась. Ни к чему тебя утруждать.

И рядом с моим домом с его временным обитателем тоже якшаться не стоит. Кто знает, когда Джон в себя придет. Том мне был безразличен, ну может жалела его иногда, из-за побоев отца да недалекого ума, но про Джона-то я ничего толком не знаю.

— Но отец сказал — носить. Постоянно.

Ох. Святые, и не отвертишься ведь. Том в своей жизни только трактирщика Тука и слушает.

— Тогда у ворот оставляй. Негоже тебе ко мне во двор заходить, да еще и до рассвета, народ дурное начнет говорить.

— Так я их поколочу, чтоб молчали, — предложил Том и меня проняла невольная дрожь. Меня ты тоже потом будешь бить, чтоб тихо сидела, если отец прикажет? Правду говорят, даже добрая собака может больно укусить.

— Сделай, как я прошу. Тебя ведь отец попросил мне помочь? Оставленные у ворот ведра мне очень помогут.

— А, вона оно как. Ну тогда ладно. Свидимся еще.